Дуан поднял кубок за ножку; Кеварро повторил его жест. Они смотрели друг другу в глаза, и Дуан все еще ждал. Ждал, даже медленно произнося:
– Что ж. Сейчас убедимся, что вино хорошее. За тебя, мой бесценный советник.
Чаши стукнулись друг о друга, и Дуан стал подносить свою к губам. Перстень уже в панике обжигал кожу пальца, силясь остановить своего владельца. Тщетно: в тот миг Дуан испытывал странную, пугавшую его самого, безнадежную
– За тебя, Ино, мой король.
Кеварро улыбнулся и быстро, будто провел в пустынях не одну сэлту без воды, опрокинул в себя кубок. В то же мгновение сильбурр на пальце у Дуана резко остыл и вернул свой спокойный красный цвет. И король Альра’Иллы понял все, как если бы Дио’Дио доступно написала объяснение на табличке и показала.
Перстень остыл, потому что опасность исчезла. Вино в его братской чаше было чистым.
– Почему же ты не пьешь? – тихо спросил Кеварро. – Плохое?
Он продолжал улыбаться, а его кожа уже чуть побледнела. Дуан, вскочив с места, рванулся к нему.
Не будь стол прибит прямо к дощатому полу, он бы перевернулся. Кеварро безропотно позволил схватить себя за ворот и рывком поднять, даже не пошевелился. Пустая братская чаша опрокинулась от неосторожного движения. Там, в серебре, не осталось ни капли.
– Та’аш!
Пальцы, сжимавшие темную, шитую золотом ткань, предательски тряслись. Их сводило от неожиданного холода, пробравшегося с моря. У Дуана потемнело перед глазами, и это действительно мог бы быть яд, но не был. Проклятье, не был, проклятье, да, может, лучше бы был.
– Почему?!
Это все, что Дуан произнес. Точнее, Рыжая ударом под дых вбила из него слово, которое уже срывалось в губ Дарины, всего только вчера, и причиной которому был тот же человек.
–
Сопоставить все произносимые с паузами слова, увязать в цепь было почти невозможно, но одно стало Дуану ясно. Кеварро, поначалу сам державшийся на ногах, терял опору, как терял и способность дышать. Рукой советник попытался схватиться за стол, наткнулся на чашу; она откатилась дальше, а пальцы соскользнули. Кеварро падал. Дуан опустился вместе с ним на пол, плавно и осторожно, как только мог.
– Мой друг…
Желтые глаза тускнели; Дуан знал, что
– Давно, еще в войну, когда я был ребенком,
– Кто он? – Дуан наклонился ближе, с ужасом ощущая, как удивительно быстро остывает в его руках черное тело. – Кто?
Ответ был ему почти известен. И нуц произнес имя, а потом, совсем глухо, добавил:
– Прошу, поверь одной важной вещи. Твой отец умер сам, раньше… – Кеварро поднял руку и неосознанным движением оттянул воротник. – Чем я нашел бы в себе мужество…
– Я знаю. – Дуан провел по его волосам, убирая с глаз, еще горящих, но замутненных подступившими слезами боли. – Знаю, верю. Скажи мне, есть от твоей отравы…
Он догадывался, что яды, приготовленные для королей, не имеют антидотов. И все равно спрашивал, ловя себя на том, что в очередной раз пытается встряхнуть советника за плечи, возможно, делая ему больно. Кеварро покачал головой на оборванный вопрос и вдруг опять улыбнулся.
– Я рад. И знаешь, я уже подарил ей тот твой… трофей…
Больше, кажется, он говорить не смог; веки опустились. В мгновение, когда Дуан притянул нуц ближе, зачем-то пытаясь удержать еще не до конца исчезнувшее тепло, слетела с петель высаженная дверь.
– Не смей пить с ним!
В капитанскую каюту ворвалась Дарина, за которой, как на аркане, тащился принц Арро. Видимо, он пытался удержать ее за плечо, в прямом смысле поняв просьбу «не отлипать от прекрасной дамы, пока мы с советником не поговорим». Черный Боцман высвободилась и мгновенно пересекла комнату с новым криком: