Они тычут микрофоны прямо в лицо, и вопросы летят в меня, раня хуже всяких пуль.
— Что бы вы могли сказать семьям погибших?
— Вы замечали за своим сыном склонность к насилию?
— Согласны ли вы с теми, кто считает, что родители преступника должны разделить ответственность за происшедшее?
Я молча выслушиваю все это, а затем перехожу в наступление.
— Позвольте мне тоже задать вам вопрос, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее: — Почему полиция до сих пор не нашла моего сына?
Невероятно, но после этого воцаряется такая тишина, что я даже слышу ворчание мотора в каком-то из фургонов вдалеке. Однако затем один из журналистов (судя по его микрофону, с кабельного телевидения) протискивается вперед. Прищуренные глаза, румяные щеки.
— Джейк Конолли находится в бегах. И мы надеемся, что полиции удастся задержать его раньше, чем ваш сын успеет нанести вред кому-то еще, — безапелляционно заявляет он.
— А где, по-вашему, может прятаться семнадцатилетний беглец? Мой сын — несовершеннолетний гражданин этой страны, как и все другие дети. Почему полиция не может его найти? Я объясню вам причину, по которой полиция до сих пор не нашла Джейка: они ищут подозреваемого, а не пропавшего мальчика.
По крайней мере, половина репортеров сразу же смекает, что к ним в руки идет неожиданный сюрприз: новый ракурс, новая точка зрения, которую можно выгодно продать. Я вижу в их хищных глазах заинтересованность и понимаю, что они дадут мне договорить.
— Когда пропадают дети, по всей округе устраивают поиски, приглашают волонтеров, открывают горячие линии, люди стараются помочь и выражают родителям сочувствие. А почему никто не спрашивает о Джейке? Почему никто не интересуется, все ли с ним в порядке? Нет, его лишь проклинают. А на каком основании вы шлете моему сыну проклятия, позвольте вас спросить?
Тут у меня оживает мобильник. Скорее всего, звонит Рейчел, но может быть и Джонатан. Если меня сейчас показывают в прямом эфире, беднягу запросто мог хватить удар. Я игнорирую звонок.
— Насколько мне известно, моего сына не обнаружили ни на одной из камер наблюдения у школы во время стрельбы. И где же дымящийся пистолет? На чем основаны ваши жуткие обвинения? Пост в «Фейсбуке»? Переписка с приятелями-подростками? Зайдите в социальные сети, и вы найдете на страничках своих детей то же самое, если не хуже. Вместо того чтобы пикетировать наш дом, лучше помогите найти моего сына, Джейка. Помогите мне отыскать его, очень вас прошу.
Вытирая руками глаза, я сажусь в машину и отъезжаю от дома, оставив толпу позади. Я снова еду к родителям Дуга. И на этот раз мне неважно, что подумают обо мне другие. Я твердо знаю: на этот раз я найду, наконец, моего сына.
ГЛАВА 24
День второй
По дороге я набираю номер Мартинов-Кляйнов. Кто-то поднимает трубку, но молчит.
— Алло, — произносит наконец неуверенный женский голос.
Это меня несколько обезоруживает. Я готовился к схватке с отцом Мартином-Кляйном, хотел наброситься на него и вырвать признание, но я плохо представлял себе, как это будет выглядеть. Услышав голос матери Дуга, я теряюсь. Прежде мне ни разу не доводилось беседовать с этой женщиной.
— Это…
— Папа Джейка? — приходит она мне на помощь.
Почувствовав комок в горле, я несколько раз яростно моргаю.
— Да, здравствуйте, — с трудом выдавливаю я из себя.
— А я Мэри… Мартин-Кляйн. Мне очень жаль, мистер Конолли. Вы не представляете себе, насколько мне жаль. Ваш сын был хорошим мальчиком. Просто замечательным, и он был так добр к… словом, очень добр, ну вы и сами знаете. Я не могу понять, как все это произошло.
Я кровоточу изнутри и сейчас, услышав ее тихий, извиняющийся голос, не могу сдержаться. Весь гнев и ярость выплескиваются наружу, сочатся, как гной из воспалившейся раны. К своему стыду, я полностью теряю над собой контроль. Я ору:
— Да неужели? Как, интересно, вы могли не знать?! Вы что, совсем не следили за своим сыном? Вы что, позволяли ему ходить, куда вздумается, и делать все, что придет в голову? Я просто не понимаю, как вы могли быть настолько слепыми?
Последнее слово повисло в воздухе. Я сказал достаточно, и мне уже стыдно за себя. Где моя хваленая человечность? Конечно, я говорю правду, но… Дуг был ее любимым сыном… И могу ли я сам утверждать, что хорошо знаю собственного сына?
