— Простите меня, Мэри, простите, — бормочу я.
Мэри Мартин-Кляйн давится слезами. Она не повесила трубку и не прикрыла рукой. Звук рыданий ранит меня не менее сильно, чем ее саму мои слова. Я чувствую глубокое раскаяние.
— Мне, правда, очень жаль, простите меня, — повторяю я. — Я сам не знаю, что говорю…
А что тут можно сказать? Я вел себя, как все, был не хуже и не лучше остальных. К моему удивлению, всхлипывания прекращаются, и я снова слышу ее голос, на этот раз твердый и на удивление ровный.
— Мне кажется, Джейк… — начинает Мэри. Звук его имени заставил меня вздрогнуть, но я стараюсь сосредоточиться на том, что она говорит потом: —…был у нас… Вчера утром. Он приходил сюда.
Я чувствую подкатившую к горлу дурноту.
— Что вы имеете в виду?
— Он был здесь. Это сказали мне полицейские. Они обнаружили кровь, следы крови в доме… на нашей кухне.
— Джейк был у вас дома? Вы видели его?
Ее голос звучит как будто издалека:
— Он так давно не приходил к нам. Я… Нет, сама я его не видела… Я не думаю, что Джейк стрелял в этих несчастных детей.
— Я почти подъехал к вашему дому. Вы позволите мне войти на этот раз? Я один.
— Да, — шепчет Мэри.
Кажется, она хочет еще что-то добавить, но я даю отбой. Ее слова носятся в моей голове, как молнии, но сам я пребываю в оцепенении. Недавний выпад лишил меня сил, и сейчас я терзаюсь и упрекаю себя в том, что только что натворил, позволив себе говорить в таком тоне с матерью. Разве она страдает меньше моего? Наверняка, даже намного больше… Как можно быть таким жестоким? Я ожидал, что почувствую к ней жгучую ненависть, но кроме разрывающей душу тоски я ничего не чувствую.
Подъехав к дому Мартинов-Кляйнов, я вдруг понимаю одну вещь и в очередной раз поражаюсь своей тупости: ну почему это дошло до меня только сейчас?
В моменты слабости, когда я позволил себе допустить, что Джейк может быть убийцей, я упустил из виду, сколь незначительной была роль Дуга в жизни моего сына все эти годы. В младших классах они и впрямь вместе играли и даже дружили. Но это продолжалось от силы года полтора, не больше. А потом Дуг превратился просто в приятеля, за которым, как я теперь понимаю, мой сын считал нужным присматривать в школе.
Я выскакиваю из машины и иду к дому, пытаясь восстановить дыхание, но все равно задыхаюсь, как преследующая дичь собака. Мою грудь свело, и я шарю рукой по стене, пытаясь нащупать звонок. Мне необходимо найти сына, но сама мысль о встрече с родителями Дуга невыносима.
Дверь распахивается прежде, чем я успеваю нажать на звонок. Хозяйка появляется за стеклом внутренней двери, и за моей спиной щелкают вспышки фотоаппаратов. Ну конечно, репортеры сидели в засаде. Неужели не скучно все время здесь торчать?
— Проходите, — нервно произносит Мэри.
Я пытаюсь держать себя в руках, однако переполняющее меня возмущение прорывается наружу:
— Вы же были дома, когда я приходил сюда раньше и стучал в дверь! Я это знаю.
Она обреченно кивает:
— Мой муж уехал. Я боялась… Я…
Я смотрю через ее плечо, ожидая увидеть доктора Мартина-Кляйна. И понимаю, что весь мой гнев адресовался именно ему. Но она же сказала, что мужа нет дома!
— Отец Дуга уехал. Я не знаю куда. Просто исчез, — продолжает она. — А я не могу. Адвокат советует мне тоже куда-нибудь уехать. Но я не могу.
— Где Джейк? Вы видели его? Вы сказали, что он приходил к вам тем утром перед стрельбой.
Она молчит. Стоит, закрыв глаза, и молчит. Мне кажется, я жду ответа от чистого листа бумаги. Я ее понимаю. Глядя в глаза этой женщине, я вижу, что она, не переставая, казнит себя. Эта пытка — самое тяжкое наказание, которое можно себе представить. Мэри Мартин-Кляйн обвиняет себя в убийстве и самой себе выносит приговор.
Этот момент мне никогда не забыть. На виду у репортеров я подхожу к матери Дуга и обнимаю ее. Я держу ее в своих руках, а мир позади нас сходит с ума. Я слышу крики, вопли, свист. Вспышки фотоаппаратов сверкают, как молнии во время грозы. Не обращая на все это внимания, я наклоняюсь к ее уху и шепчу:
— Вы не виноваты.
Сейчас я, как никогда, уверен в правильности вынесенного мною вердикта. Я поддерживаю мать Дуга, не чувствуя веса ее тела, как будто в моих руках мешок с перьями. Она покачнулась, и мне на мгновение кажется, что терзающие ее демоны унеслись прочь в поисках новой жертвы.
