«Я не понимаю».
«Еще как понимаешь».
Больше всего на свете сейчас мне хочется умереть. Я не желаю вставать и возвращаться из леса. Не вижу никакого смысла в том, чтобы продолжать дальнейшее существование, состоящее из миллионов бессмысленных секунд. Я хочу лечь рядом с сыном и никогда больше его не покидать. Одним словом, воли к жизни у меня больше нет.
Или есть? Ведь что-то заставляет меня, например, дышать? Может быть, Рейчел и Лэйни? Это был бы правильный ответ, человеческий, ожидаемый ответ. Иначе я просто-напросто не был бы человеком.
Но истинная причина заключается в том, что я страшно напуган. Я боюсь смерти. Я боюсь жизни. Я боюсь потери. Я боюсь перемен. Я боюсь всего и ничего одновременно. Инстинкт, передавшийся мне от предков, живших в доисторические времена, мучает меня, удерживает на краю. Он перезагружает мои мозги. Он сужает мое видение до точки. Я больше не мыслю на годы вперед, или на несколько дней вперед, или даже на несколько мгновений вперед. Я даже не думаю на один вдох вперед. Я просто вбираю в легкие воздух и тут же выпускаю его обратно. Все свелось к примитивному механизму выживания.
Я позволяю поднять себя и увести, хоть и продолжаю оглядываться назад, на Джейка. Я хочу заплакать, но, вероятно, во мне иссяк запас слез, и вместо этого мое тело начинает сковывать смертельный холод.
— Я не хочу его здесь оставлять, — пытаюсь произнести я, но из моих уст раздается лишь слабый шепот.
— Не беспокойтесь, мистер Конолли, — говорит коп. — Мы позаботимся о нем. Мне кажется, вам нужен врач.
— Какой врач? Со мной всё в порядке.
Полицейский крепко держит меня под локоть, и мы вместе идем по незаметной заросшей тропинке. И, странное дело, дальше я ничего не помню: ни как мы прошли мимо дома Мартинов-Кляйнов, ни что было потом. Я прихожу в себя только в машине «скорой помощи». Медбрат подносит к моему лицу кислородную маску, я вдыхаю холодный воздух и ничего больше не боюсь.
Скосив глаза, я вижу блестящие инструменты, капельницу, манжет тонометра вокруг моего бицепса; на мне лежат три одеяла, но я не чувствую их веса.
— Просто полежите, мистер Конолли. У вас резко упало давление. Мы сейчас сделаем укол, и все будет хорошо.
Нет, не будет, но откуда парню об этом знать. И я не собираюсь ему ничего говорить. Просто закрою глаза.
Когда я, наконец, в состоянии сесть без посторонней помощи, возле меня оказывается Рейчел. Вместе с санитаром они помогают мне выйти из машины. Мы обнимается. По лицу ее безостановочно текут слезы, и она дрожит у меня в руках. Я держу ее, но все равно ничего не чувствую.
Наверное, я должен вести себя как-то иначе. Я оглядываюсь в уверенности, что все вокруг смотрят на меня, изумляясь моему спокойствию и невозмутимости.
— Тебе холодно, — на время перестав плакать, говорит жена.
— Со мной все в порядке.
Сознание немного проясняется, и я вспоминаю:
— А где Лэйни? Ей лучше не…
— Она осталась с моей мамой.
А я и не знал, что ее мать приехала с побережья. Надо признаться, я вообще ни разу не вспомнил о родителях Рейчел за все это время. Впрочем, я не звонил и своим родным. И вдруг я чувствую себя виноватым перед ними, как ни абсурдно это выглядит в данный момент.
Раздается шум мотора, и еще одна «скорая» медленно подъезжает к нам. Я чуть было не забираюсь внутрь, чтобы сопроводить моего мальчика в больницу, как когда Джейк получил сотрясение мозга на тренировке по футболу. Но на самом деле от меня уже больше ничего не требуется, кроме одного — вбирать в себя воздух и тут же выпускать его обратно.
ГЛАВА 29
День четвертый
Прошло более суток с тех пор, как я нашел сына. Длинная череда пустых моментов, тянущихся бесконечно медленно и в то же время исчезающих с молниеносной скоростью. Нас привезли домой всех вместе. Мы плакали, тоже вместе. Спали втроем в одной постели; остальные комнаты в доме пребывали в том же состоянии, в каком их оставила полиция после обыска. Время от времени раздавались звонки в дверь. Казалось, у нас перебывала вся округа. Заботливо упакованные блюда складировались в кухне — подношения от добрых соседей, которые еще так недавно проклинали Джейка; а теперь они же несли в дом бесконечные угощения, в глазах сочувствие, на устах — печать безмолвия. А потом вновь воцарялась тишина. Рейчел решила отвезти Лэйни к
