крючковатый нос, резкие черты лица. Этот человек действительно был похож на Джека Глисона, сыгравшего его в «Страхе». Кто-то (и очень многие) считал его дьяволом, кто-то — непонятым гением.
Профессор Лев Ройзельман. Великий ученый, вошедший в историю как «всемирный убийца».
Профессор, казненный пятнадцать лет тому назад, в сорок третьем, обвел взглядом притихших подростков и заговорил:
— Вас было восемнадцать миллионов. Я не мог заниматься каждым, но участвовал в Программе по мере сил. Я мечтал сделать человека лучше. Мечтал сделать людей богами. И теперь я говорю: вы — боги. Все, кто слушает меня сейчас.
Ройзельман исчез, и на его месте появился импозантный мужчина лет пятидесяти, одетый неброско, но элегантно. На глазах у него были темно- красные, как остывающий расплавленный металл, контактные линзы. Мужчина не являлся голограммой.
— Некоторые из детей R особенные, — сказал он. — Над их геномом работал сам Ройзельман, и он знал, что и как совершенствовать. Он мечтал сделать человека богом, и каждый из тех, с кем он работал, — бог. Каждый из тех, кто смог выжить. Нам известно о семи-восьми тысячах таких эмбрионов, но все то, что происходило с детьми R, в полной мере коснулось и их. До сегодняшнего дня дожили четыреста пять человек, и их продолжали убивать даже тогда, когда мы уже начали операцию по вашему спасению.
Человек вышел за пределы круга света, а затем на сцене появилась новая картина. Я увидела Нтомби, разговаривающую с девочкой в легком платьице, которая то и дело оглядывалась по сторонам, и не напрасно — неожиданно на заднем фоне появилась машина на глиссадной подошве. Нтомби едва успела оттеснить девочку за спину, когда в открытом кузове появились двое и открыли огонь. Припав на колено, Нтомби выхватила небольшой пистолетик, оказавшийся лучеметом, и открыла ответную стрельбу, невзирая на рану — по левому рукаву белой блузки расплывалось темное пятно, рукав был порван — возможно, пуля пошла по касательной. Нтомби несколькими выстрелами уложила обоих стрелков. Машина скрылась, и куратор обернулась к девочке…
Сначала казалось, что та просто стоит, прислонившись к стене какой-то постройки, но потом стала заметна арбалетная стрела, пронзившая ее хрупкое тело под левой грудью снизу вверх.
— Когда мы начинали Проект, — снова заговорил выступающий, — вас было девятьсот девятнадцать человек. На сегодняшний день осталось четыреста пять. Эти люди никогда не оставят вас в покое. Они прекрасно понимают, что вы для них угроза. Именно потому неандертальцы убивали кроманьонцев, высаживающихся в Европе, пока последние не вторглись большой группой из Африки, положив конец примитивной агрессивной расе. В борьбе прошлого и будущего, в борьбе прогресса и отсталого консервативизма, в сражении надежды человечества с его генетическим мусором нам нельзя проявлять ни доброту, ни великодушие, потому что с нами никто не будет ни добрым, ни великодушным. Пока вы держались порознь — вы находились в опасности. Но даже сейчас до полной безопасности далеко, как до Нептуна.
Его голос набирал силу, как у диктаторов прошлого, которых я видела в старых «плоских» фильмах, но в нем не слышалось ни одной истерической нотки. Он казался обжигающе — холодным, как льды Антарктиды, и был наполнен непонятной, почти гипнотизирующей силой…
— Я собрал всех вас, чтобы поведать, что каждый из вас — особенный, — продолжал мужчина, — вы об этом догадывались, но не верили в это, и неверие спасло вам жизнь — те, кто имел глупость поделиться с окружающими своими способностями, уже мертвы. Серая масса не любит тех, кто выделяется. В этом увядающем мире, — вокруг мужчины возникла сменяющаяся панорама городов, окрашенная в депрессивные тона; промелькнул и мой родной Хараре, — полном боли, несправедливости и страдания, но не желающем ничего менять, именно вы станете той силой, которая очистит и исправит все. Им должно умаляться, вам — расти, и когда-нибудь они вынуждены будут уступить дорогу вам и вашим потомкам. Я стану вашим наставником, я направлю вас к конечной цели — богоподобию. Я отсеку от вас все лишнее и приумножу лучшее. Предупреждаю — путь, который я открываю, нелегок, более того, он смертельно опасен, но речь идет о выборе между гарантированной смертью и равной вероятностью смерти и самообожествления. Не все смогут достигнуть этой цели. Тот, кто выдержит испытания, не только станет вровень с выдуманными человеческой фантазией божествами, но и даст этому почти погибшему миру надежду на то, что он хоть немного станет лучше.
Я посмотрела на подростков, сидящих в зале, и увидела, что абсолютное большинство околдовано речью. Были и напуганные, но их оказалось не так уж много.
Я вспоминала дом дьявола. Он промелькнул в показанном нам голофильме, и я увидела беснующуюся толпу своих соотечественников. Они врывались в родильные палаты и поджигали все, включая колыбели с младенцами. Одна из сотрудниц, миловидная, но перепуганная девочка-«снежок» попыталась закрыть собой колыбель со спокойным черным младенцем, но здоровенный, больше похожий на зверя, чем на человека, мулат схватил ее за шкирку и швырнул в соседнюю комнату, где бушевало пламя. А потом захлопнул дверь.
Потому что они боялись. Нас. Все, что пугает, проще сжечь, чем понять, — известно со времен святейшей инквизиции.
Оратор обвел нас взглядом; кажется, он остался доволен увиденным.
— Что ж, тогда начнем разбиваться на группы. Каждый вступающий получает, кроме уже выданных предметов, три базовых очка, временный браслет-идентификатор и шлем-диадему. Если кто-то хочет отказаться от участия в Проекте, обращайтесь к Леди Н., — он кивнул в сторону моей знакомой Нтомби. — Она отвезет вас домой. Ах да… — Он вновь обвел глазами зал и добавил: — Я — профессор Дуглас Спенсер, последователь великого Ройзельмана, Верховный Куратор Проекта. Впрочем, в силу уже сложившейся традиции вы можете называть меня Лорд Нахаш.
