«приглашала меня на обед».
Вот у нее было все очень вкусно. И прежде всего потому, что мне ужасно нравилась ее посуда — трофейные немецкие тарелки, блюдца, чашки и супницы.
Вот «ее суп» я ел с большим удовольствием, а потом говорил маме, что «этот суп был вкусный, а твой невкусный».
Когда же я все-таки узнал об этом обмане? Не помню уже.
29
Мы жили у Никитских ворот, в Скарятинском переулке. А Берия жил рядом — на углу Садового кольца и тогдашней улицы Качалова, ныне Малой Никитской.
Моя простонародная нянька, гуляя со мной по окрестностям нашего дома, никогда не подходила близко к бериевскому особняку. Боялась. Его вообще боялись.
Даже когда летом 1953 года объявили о том, что он оказался врагом и шпионом, за что и был расстрелян, родители и соседи говорили об этом шепотом.
30
31
Брюки на молнии долгое время считались признаком роскоши. «Даже брюки у него — и те на молнии», — пелось в одной из песен Галича.
До этого брюки застегивались на пуговицы, и этот процесс занимал довольно много времени. Особенно по утрам, когда пальцы не очень слушались, а ты торопился в школу или на работу. Некоторые забывали застегнуть штаны, и тогда эти пуговицы торчали наружу к необычайному веселью окружающих.
Незастегнутые штаны были навязчивым кошмаром артистов, лекторов, преподавателей, экскурсоводов.