11
Когда я впервые услышал это слово, то уже и тогда оно мне показалось страшным, хотя я еще не знал, что оно означает. Звучало оно как название какого-то мерзкого насекомого, вроде уховертки.
12
Да, да… Видимо, считалось, что после войны слишком много осталось еще живых. А мне было уже почти три года.
13
Мне уже почти шесть. Помню, как старший брат — ему было четырнадцать — пришел из школы в слезах. Сказал: «Сегодня на литературе всех по очереди вызывали по алфавиту и велели назвать свою национальность. Я там один такой». Мама вздохнула. Бабушка что-то сказала маме на идише. Она всегда говорила на нем, когда хотела, чтобы дети не поняли, о чем она. Вот я ничего и не понял. Не только слов бабушки. Вообще ничего. Плохо понимаю и до сих пор.
14
«Уж не знаю, сколько часов я провел за чтением этой удивительной рукописи, но когда я поднял глаза от нее, я увидел, что за окном была уже глубокая ночь».
15
У завуча Анны Дмитриевны были грубые, почти мужские руки — неухоженные и шершавые. Мы знали, что почти все свободное от школы время она копается в огороде. Вообще над ней смеялись.