16
«Выпили по первой. Похрустели ядреной хозяйкиной капусткой. Помолчали. После третьей языки помаленьку развязались. Первым заговорил Федор».
17
В кинотеатре в Перловке шел какой-то кинофильм. Афиши там писал и рисовал местный киномеханик. Он вообще был фигурой легендарной. Забыл, как звали. Но легендарной фигурой он был, ручаюсь.
Кинофильм совсем не помню, даже как назывался и про что. Но он был, помню, датский. Когда киномеханик писал афишу, у него возник спор с дворником и собутыльником, забыл, как звали. Один говорил, что надо писать «дадский», а другой (который дворник) — что «данийский». Насколько помню, компромиссным вариантом оказался «данский».
А вот фильма не помню, хоть убей. Кажется, хороший.
18
Мы со Смирновым сидим на самой верхотуре. В ложе. Это его мать — она врач была — достала нам билеты. Мы и пошли. Сидим на верхотуре. Ждем, когда, наконец, появится Голова. Ну, потому что «Руслан и Людмила». Там Голова. Сидим, ждем. На сцене что-то поют, ходят туда-сюда. А Головы все нет и нет. Смирнов и говорит: «А видишь, там внизу лысый сидит? Прямо под нами?» — «Ну, вижу». — «А давай, кто ему в лысину фантиком попадет?» — «Давай», — говорю. Никто так и не попал, и все фантики кончились. Самое обидное, что и Голову мы прозевали — так увлеклись. То есть получилось, что голова все же была. Но другая — лысая, и не на сцене, а в самом низу, в партере. И не попали ни фига. Говно, а не театр.
19
А в это время за нашим окном медленно падал красивый снег. Брат-первокурсник в лыжных штанах и тапочках-чешках чертил чертеж и напевал какую-то незнакомую песню. Пришедший с работы отец отряхивал ботинки от снега и сердито о чем-то спрашивал. Мама в байковом халате в мелкий синий цветочек на бордовом фоне ходила туда-сюда, время от времени заслоняя от меня телевизор, который в сто четырнадцатый раз показывал мне мультипликационный кинофильм «Желтый аист». Я очень злился, боясь пропустить что-то очень важное. Это было давно.
20
