ближайшего из которых – чуть больше двадцати шагов. Редкие кусты, карликовые нуты. Других деревьев поблизости не было, но саму поляну окружали высокие лиственницы.
– Встаем полукругом. – Тен шагнул вперед.
Мы вытянулись полумесяцем за спиной охотника, а он тем временем неторопливо расстегивал цаниобу, приспускал втачные штаны.
– Что он делает? – прошептал Феонил.
– Бросает вызов.
– А как… – Миалинта сама оборвала свой вопрос. Дальнейшее стало понятно без слов.
Громбакх на десять шагов приблизился к бихчахту:
– А теперь молитесь, чтоб моя вонь его впечатлила. – Хохотнув, добавил: – Будете рассказывать своим детишкам. Если будет, кому рассказывать.
Расправив плечи, выпрямившись, Гром пустил струю. Эрза, глядя на это, нервно усмехнулась. Даже со спины было видно, что охотник старался взять как можно более высокую дугу. Неспешно водил тазом, демонстрируя бихчахту свою мощь.
– И кто тут ссыкун? – хмыкнул Густ.
Громбакх выдавил последние капли. Стал спешно застегивать цаниобу, затягивать крепления.
Марухши заволновались. Выставив морды, шумно втягивали воздух.
– Ну как, нравится? – Гром отошел назад, к центру поляны.
Бихчахт остался неподвижен.
– Все хорошо? – спросила Миалинта. – Надеюсь, нам не придется тут тоже…
– Он не принял вызов, – ответил Тенуин и стал закатывать рукава бурнуса. Готовился к бою.
Другие, заметив это, насторожились.
– Вот падаль, – выругался охотник. – Тен. Сейчас устроим спектакль. А ты принесешь бурдюк с хмелем. Понял?
Не дождавшись ответа, выхватил из-за спины топор. Развернулся к нам. Подбежал, заорал. Оборвал крик. Подпрыгнул. Заорал снова. Потом скомандовал:
– Скулите!
– Чего? – не понял Густ.
– Я сказал: скулите! – исступленно, размахивая топором, ответил Гром. – Он должен поверить, что вы мои самки. Мои! Скулите! Вам страшно! Жмитесь.
Бихчахт неподвижно наблюдал за происходящим.
– Делайте, – кивнул Тенуин, а сам направился к лошади охотника.
Феонил неуверенно проскулил.
– Больше страха! Ну! – Гром не успокаивался.
– Лучше сдохнуть, – проворчал Густ.
Мы с Миалинтой переглянулись. Давясь нервным смехом, стали скулить. Пригибались к земле, будто потрясенные силой и злобой племенного самца. Остальные нехотя вторили нам. Скулеж становился громче. Нордис и Густ молчали. Приходилось скулить за них.
– Да жмитесь, жмитесь к земле! – Охотник бросался из стороны в сторону. Крутил в воздухе топором.
Тенуин шел на корточках. Пятился. Одна из марухш, стоявшая сразу за лошадьми, оживилась. Оскалила пасть. Но не сдвинулась.
Бихчахт внимательно следил за представлением.
Гром неистовствовал. Кричал. Взвивался. Ругался. Показывал, что бьет нас. Несколько раз и в самом деле крепко приложился ладонью по спине Феонила и Теора. Те, войдя в раж, заскулили по-настоящему: жалобно, с дрожью. Эрза сбивалась на вой, прерывалась безумным хохотом, льнула к земле. Полукруг нашего построения дрогнул. Все стянулись потеснее друг к другу, а вокруг нас в дикарских припадках выплясывал Громбакх. Кричал что-то непонятное, нечеловеческое, то и дело срываясь в безудержный рев, на какой только была способна его глотка, и я начал побаиваться, что он в самом деле станет бить всех, кто попадет ему под руку.
– Может, тебе еще пятки полизать? – запыхавшись от постоянных приседаний, процедил Густ.
– Это потом! – радостно завопил Гром. – Когда будешь благодарить. А сейчас отдай свой зубач.
– Что?
– Зубач! Отдай! Сейчас! Паскудная бородатая самка! Ты забыла, в какой канаве я тебя подобрал?! Да с таким рылом на тебя и паршивый пес не позарится! Ну! Давай!
– Отдай ему, – спокойно проговорил Нордис. Гирвиндионец не скулил, не дрожал. Просто сел на землю и склонил голову. Этого, кажется, было достаточно.
– Да я… тебе… – Густ задыхался от злобы.
