– Нужно выдвигаться, – промолвил следопыт.
Три ночи, проведенные в ямах, под слоем земли и валежника. Каждый раз в новом месте. Мы исступленно сопротивлялись лесу, но сейчас пришло время сдаться.
Весь следующий день после сражения с маргулами мы шли почти без остановок. На пределе сил. Ныряли из одного дола в другой. Дважды были уверены, что подходим к Окружному лесу, но всякий раз забредали в очередной болотистый участок. К вечеру вышли на поле мокрецов. Никто не мог сказать, было это то же поле или какое-то другое. Слишком много мокрецов. Необозримая армия, затерянная в гнилостном тумане.
Во второй день нас преследовали маргулы. Марухши, лишенные бихчахта, выбравшие временного вожака, но не желавшие покидать самца, который мог бы их возглавить. Разграбив схрон из растерзанных лошадей и минутанов, они вновь принялись искать Громбакха. Не нападали, не приближались. Боялись кары за ослушание и в то же время готовились охотиться. Тенуин путал наши следы, уводил в безумные рывки через трясины и луга торфяных пройм. Торфяные черви – едва ли не единственные паразиты, способные прогрызть ткань цаниобы. Мы рисковали. Но маргулы держались рядом.
У нас заканчивался провиант, турцанская мазь, льольтное масло. Ночевки под землей не приносили отдыха. Охотник шутил, что нам нужно воссоединиться с маргулами и разделить их моховые ложа в земляных пещерах. На его шутки никто не отвечал. Да и сам охотник почти не смеялся. Рана на его руке зажила, но отчасти сковывала движения. Гром понимал, что не сможет повторить племенное представление для нового бихчахта, если такой появится на пути.
Мне было не легче. Боль и жжение в правой руке прошли, но вся кисть и предплечье онемели. Покалывало кончики пальцев. Я отказывался снять перчатку. Не хотел смотреть. Опасался омертвения. В наших условиях это означало бы верную смерть. Что бы там ни происходило с браслетом, все это началось не вовремя.
Утром третьего дня мы нашли дорогу. Отметили это кратким, сдержанным ликованием. Понимали, что вышли на Лаэрнский тупик. Более того, ближайший осмотр показал, что мы окончательно отдалились от Пчелиного тракта. Одна из найденных табличек безоговорочно указывала направление в озерный город Лаэрнор. «Пять верст». «Приветит всех, кто ищет отдыха и счастья».
– Пять верст… – в ужасе прошептал Феонил. – Значит, мы в са?мой глубине леса.
– Притом что три дня идем на юг, – кивнула Эрза.
– Надо обсудить, что делать дальше, – предложил Теор.
Но обсуждать было нечего. Все и так понимали, что мы опять попробуем идти по тупику – вниз, на юг, к Старой дороге. В лес возвращаться никто не хотел. О том, чтобы отправиться в Лаэрнор, не могло быть и речи.
Через два часа быстрого хода мы вернулись к той же табличке.
«Приветит всех, кто ищет отдыха и счастья».
«Пять верст».
– Бесполезно, – с отчаянием, едва не плача, выдавил Феонил. – Бесполезно…
Но мы сопротивлялись. Тенуин не успокаивался. Заставлял идти, вновь рассуждал о направлениях, сравнивал типы леса, пытался выбрать единственно правильный путь. Всегда спокойный, замкнутый где-то между дремой и явью, но шел неуклонно, непоколебимо. Только вперед. Любой ценой.
Последней каплей стала ловушка вывернутого холма. Тенуин предупреждал, что нужно обходить места с нарушенной логикой – участки леса, где нет видимых опасностей, но в которых смущает и отталкивает какая-то несуразность, глупая мелочь, подобная затхлому воздуху на открытых полянах Тихого дола. Но усталость брала свое. Всех злило, что в южном направлении всякий раз вырастают преграды – приходилось делать обходные дуги по несколько верст, иногда забирать в противоположное, северное направление. Когда следопыт сказал, что лежащие впереди холмы ему не нравятся, Миалинта и Эрза ответили, что в сравнении со всем остальным холмы выглядят если и странноватыми, то вполне безопасными.
– Это меня и настораживает, – кивнул Тенуин. – Здесь самые гиблые места начинаются именно там, где все кажется безопасным. Спокойно себя можно чувствовать, только когда опасность открытая и ясная.
– Плевать… – вздохнула Эрза.
Нам действительно было плевать. Мы слишком устали. И пошли вперед.
Собственно, холмы, обходить которые пришлось бы через болотистые поля, выглядели заурядно. Единственной их странностью были деурские березы. Поначалу я даже не понимал, что именно смущает мой взор. И, только приглядевшись, сообразил – деревья там росли стоймя, хотя обычно по склонам растут под углом к поверхности, устремляясь к небу. Казалось, что перед нами не холм, а громадный кусок земли, только что лежавший на равнине, а сейчас, к нашему приходу, поднятый на дыбы, отчего и все деревья на нем торчали ровно, как иглы на спине сухтуумского дикобраза.
Подъем оказался простым. Слишком простым. Идти было легко. Слишком легко. Так идешь по гладкой долине. Подъем не чувствовался. Через полчаса мы все так же шагали по ровной поверхности, мимо самых обычных деурских берез, а спереди и сзади вставали холмы – такие же спокойные, по-летнему уютные. Вот только они сделались выше. Мы будто опускались в глубокий лог. Вместо того чтобы идти на вершину, погружались на дно и при этом оставались на ровной земле.
– Ловушка, – спокойно произнес Тенуин.
