Договоренность с Пилнгаром едва ли придала уверенности нашему отряду. Эрза вовсе считала старика безумным. Так или иначе, пренебрегать даже таким сомнительным шансом на спасение мы не собирались и договорились впредь не грубить старику, не насмехаться над ним и не спускать с него глаз.
Пилнгар пригласил заселиться в подготовленные комнаты второго этажа, но мы предпочли занять соседний дом. Он был значительно меньше, к тому же не отличался чистотой, но там было спокойнее. Бахрома многолетней пыли и заскорузлые простыни никого не смущали.
После краткого обсуждения Тенуин предложил разделиться. Мы с Миалинтой и Феонилом согласились остаток дня наблюдать за Пилнгаром, остальные отправились на разведку, рассчитывая к вечеру бегло осмотреть другие кварталы Лаэрнора – все, кроме Озерного.
Я отчасти соглашался с Эрзой, считавшей Пилнгара безумным, но решил возобновить наш разговор – хотел больше узнать о связи Лаэрнора с Авендиллом, об испытании, к которому готовился старик. Миалинта осталась со мной, пообещав при случае использовать свои познания о вере нерлитов, а Феонил поднялся на крышу – следить за перемещениями личин.
К моему разочарованию, граничащему с раздражением, Пилнгар так и не прояснил ни одного из произнесенных ранее слов, однако принялся с воодушевлением говорить о главах Бирюзовой книги. «Суэфрит. Несущий Эхо». Как пояснила Миа, именно этим старик занимался – ходил по городам, селам Земель Эрхегорда и, возможно, других Земель, чтобы рассказывать о сотворении мира. Поначалу я слушал лишь в надежде уловить какой-нибудь намек на то, что случилось здесь, в Лаэрноре, но затем увлекся самим повествованием о странствиях Всевещного, в наших краях названного Гунк’лаиром, а в Западном Вальноре – Акмеоном.
– Никто не знает, каким было начало. Акмеон жил в неведомом нам мире. Тогда не было ни движения, ни пространства, так что описать его привычными словами невозможно. Что бы сказал чергорский крот о солнце, если у него нет глаз, чтобы увидеть солнечный свет?
Постигнув большую мудрость, Акмеон отправился странствовать – вышел из дома, которым для него была смерть Отца.
– Как чья-то смерть может быть домом? – удивился я.
– Акмеон – зерно, возросшее на теле Отца.
– Понятно. – Я кивнул, хоть на самом деле не понял такое объяснение.
Бог-странник. Бог-мытарь. Его окружала пустота. И пустота была Акмеон. Он решил отмерить путь и тогда создал пространство. Это была мелкая пыль, покрывшая пустоту, где каждая песчинка сама по себе была бесконечностью. Акмеон оставлял следы на пыли пространства, но этого было мало. Тогда он создал движение.
– Движение? – опять вмешался я. – Он ведь уже двигался.
– Он пребывал в себе. И это было его странствие. А созданное им движение – то, что мы привыкли называть временем, которого в действительности нет.
– Времени нет. Но есть часы…
– Часы отмеряют движение материи, не более того. Изменение этой материи: ее рождение, преобразования и смерть. Непрерывная цепочка причины и следствия, повторяющиеся циклы движения, которые мы назвали временем.
– Понятно. – Я опять ничего не понял, но решил в дальнейшем не прерывать суэфрита.
– Но и движение материи не могло удовлетворить Акмеона. Он знал, что странствие – лишь созерцание самого себя. И хотел большего. Ограничил пространство, собрав из пыли бесчисленное скопление вселенных. А движение ограничил переменами – вселенные гибли и рождались. Акмеон сам стал вселенной, но не добился желаемого. Он знал, что летит в пустоте, ведь сам был пустотой. Помнил о своей мудрости и был одинок.
Тогда Акмеон разнообразил вселенные звездами и планетами. Украсил их, позволил им отличаться друг от друга – понял, что именно в этих отличиях заключалось то, что он искал. Наблюдая за разнообразием вселенных, Акмеон наконец ощутил поток странствия, но ненадолго. Вселенных и планет было бесконечно много, и он не мог отрешиться от того, что их породила его пустота.
Тогда Акмеон придумал искать разнообразие в малом. Выбрав одну из планет, создал на ней жизнь. Это были живые скалы, сгустки пара, огненные реки. Акмеон наблюдал за ними. Вновь почувствовал поток странствия. Но ему наскучили живые существа, ведь они жили только под его взглядом. Стоило отвернуться, жизнь исчезала.
Все напоминало Акмеону о неисчерпаемости пустоты, о собственном одиночестве. Прежде спокойное странствие в себе стало тревожным. Но Акмеон не торопился разрушать созданное. Вместо этого сотворил новую жизнь и наделил ее свободой.
Сложил из пыли великаноподобных существ с ногами – чтобы ходить, с глазами – чтобы видеть, куда идти. Они беспорядочно и безостановочно ходили по планете. Акмеону было приятно наблюдать за ними. Однако он понимал, что ими движут созданные им законы пространства и материи, а значит, в сущности, он сам. К тому же бесконечное хождение великанов вновь напомнило ему о пустоте.
Акмеон бросил эту планету, взялся за другую. Немало планет и вселенных сохранили следы его опытов, но все было не то, пока он не придумал стать одним из созданных существ. На очередной планете слепил из пыли небольших животных. Наделил их множеством ног и глаз, дал им обоняние, разнообразил пейзажи вокруг, затем воплотился в виде такого животного. Вместе со всеми бродил по сыпучим горам, пересекал лавовые реки, переплывал соляные океаны. Бесконечное путешествие по планете.
