дореволюционных домов. Есть они и чуть выше, на Челюскинцев. Судя по названиям улиц, они явно назывались в послереволюционные годы – Пархоменко, Планеристов, Сулеймана Стальского. Так что считаю, что до кладбища на Солнечной сейчас застройка имеется. А раз дома есть – значит, там могут оказаться и немцы.
Значит, мне надо обходить и их. То есть придется обойти аж до нынешнего пивзавода, а оттуда уже спускаться на северо-восток, прямо к морю, к рыбозаводу. Это мне как-то не нравится, придется делать очень большой крюк, причем по буеракам. Тут просто пройти в ночи – удача, ибо и ноги переломать можно. А время ограничено. До рассвета.
Не знаю. Но идти надо. Мы не можем сидеть тут неделю или около того, ожидая, что придет подкрепление и отодвинет немцев к мысу Любви и к двадцать второй школе. Сейчас школа, которая была при мне, возможно, стоит не на том месте, но именно возле нее в феврале совершил подвиг Михаил Корницкий. Не хватит еды на неделю у нас. Да и немцы тоже подкрепления будут подбрасывать, и на нас могут наткнуться, перемещаясь или ставя батареи. Поэтому сидеть нельзя, ибо опасно, идти вперед – тоже опасно. Значит, надо идти вперед. Кто-то из французских маршалов «короля-солнца» говорил, что гибнут только в обороне.
Ладно, я иду именно так, в обход Солнечной, и до Вербовой Балки. А оттуда на рыбозавод. Ох, я же забыл про вот что – на территории мореходки располагался летний лагерь красноармейцев. А вот там немцы могут быть тоже. Еще по балке идет железная дорога, и течет речка. Вот ходить вдоль железной дороги, от которой к моему времени остался только один мостик – там тоже немцы могут ходить. А еще где-то там аэродром, где тоже какая-то сволочь может заседать… От множества переживаний я допрыгался до приступа головной боли. Пришлось прекратить и продолжить уже после того, как отпустило.
Теперь я уже не размышлял, как именно идти, а пытался рассчитать расстояние. Карты у меня не было, поэтому приходилось рассчитывать по сетке городских кварталов, в кварталах или остановках городского транспорта. Беда в том, что я не здорово помнил, сколько метров между троллейбусными остановками. Вроде как полкилометра, но не ошибся ли я?
Так я и не вспомнил, правильно ли это. Но по моим прикидкам, нам нужно пройти около восьми километров. Разумеется, это совсем среднепотолочно или сферически-вакуумно, как говорили в разное время, ибо кто его знает, сколько придется петлять по оврагам за дорогой. Но для расчета уже можно опереться. Идти ночью столько по дороге – ничего особенного. Но по местности… Сможем ли мы пройти полкилометра – семьсот метров за час? Кто его знает. Придется. Иначе не выйдет. Нельзя пойти и до рассвета застрять на полпути, там укрыться будет затруднительно. Или пройдем – или погибнем.
И вообще – правильно ли я делаю?
Может, и нет, но ничего не делать – хуже.
Никто за тебя ничего не сделает. Это пусть китайцы думают, что если долго сидеть у воды, то когда-то мимо тебя проплывет труп твоего врага.
Надо пройти. Полцарства за коня! Полжизни за Станичку!
Дальше я снова начертил две грубые схемы (на обороте прежних), куда нам идти и где должны оказаться. Разумеется, красноармейский лагерь и аэродром были обозначены в стиле: где-то там. После этого произвел короткий ликбез на словах, как идти и куда. Ведь они могут быть отрезаны от общей группы или сами заблудиться. Вот пусть и тогда сами пробираются, основываясь на ликбезе.
Чем Новороссийск хорош, так тем, что в нем не заблудишься. То есть можно не найти нужный дом и нужную улицу, но потеряться невозможно. Из практически любой точки видны горы и море. Если ты даже лежишь под забором и тебе их не видно – встань и чуть пройди, и уже увидишь, а раз ты видишь горы, то определишь, в каком районе сам находишься. Попробуйте не увидеть Сахарную Головку в пятьсот пятьдесят метров высотою или Большой Маркотх и Квашин Бугор, в которых под семьсот. Я же говорю, их не видно только лежа или сильно перепугавшись, но это простительно детям. Те могут рыдать в десяти метрах от нужного им места. Ибо никто не подошел и не довел к нужной двери.
Еще мне пришла ассоциация, что наш маршрут пойдет вдоль бывших, настоящих и будущих кладбищ. На Кабахахе – кладбище моего времени, ниже, возле двадцать первой школы, тоже было кладбище при Успенской церкви, закрытое, и на месте которого перед войной построили ту самую двадцать первую школу. Кладбище было некогда на месте Октябрьской площади. Дальше – еще больше. Выше первой больницы – кладбище на Солнечной, ниже- немецкое кладбище времен войны в парке имени Ленина.
Мы его можем даже увидеть, если туда занесет. Вот черт, прямо кладбищенская история! Ладно, нечего об этом думать: любой старый город – это кладбища современные и прошлые. Проедешь по нему, и кладбища будут по маршруту, потому не надо страдать, ибо всякий пассажир едет и не заморачивается!
…Я пережил эти думы, ближе к вечеру еще подремал, а потом повел отряд на прорыв.
Мы пропустили мимо себя небольшой обоз, идущий куда-то в сторону Федотовки. Канонада на Малой земле гремела и сейчас, периодически усиливаясь, периодически ослабевая. Пройдет время, и мы ее сможем увидеть воочию. Да, слушая многочисленные разрывы, как-то не хотелось думать, что нам именно сюда, в этот филиал артполигона. Для поддержки народного настроения я всем сообщил, что это артиллерия с нашего берега бухты бьет на окаймление десанта, не допуская немцев подойти ближе, и отгораживает десантников, как забором, своим огнем от атаки. Не знаю, это так было и я об этом читал, или сейчас придумал для поддержания духа у салажат, но поддержал.
Мое заклинание «полжизни за Станичку», видимо, сработало. Идти было невозможно тяжело, несколько раз народ поскальзывался и спотыкался, были
