Он уже ходил с помощью костылей. Врач говорил ему: «Задержитесь еще на неделю или на две», но только потому, что ничего не знал о его жизни.
Ах, если бы доктор знал, как хочется Ду-су уюта и покоя! Тогда бы, наверное, он сам отвез его к Полине Ромашковой.
И вот, наконец, Ду-с покинул больницу. Со своей новой знакомой поехал на такси к ней домой. Она его бережно поддерживала. Подавала ему костыли.
Они поднялись на четвертый этаж пятиэтажного дома. Тут, на площадке, Ду-с почувствовал неприятный запах и подумал, что соседи из квартиры напротив, вероятно, неряшливые люди.
И вошел в жилище Полины Ромашковой…
Ужас парализовал его. В висках застучала кровь. В ушах раздались щелчки.
В невероятно грязной, заваленной мусором квартире царил смрад. Везде на полу вдоль стен лежали и стояли старые, замызганные, изношенные вещи: стулья, кресла, кастрюли, детские коляски, зеркала, цветочные горшки, мягкие игрушки, абажуры, дамские туфли, сапоги и шляпы.
Ду-с догадался, что этот хлам, эту дрянь принесли с улицы, и от страха и отвращения не мог пошевелиться.
Он никогда не видел так много тараканов.
Ему хотелось закричать, завопить как можно громче и ударить Полину Ромашкову костылем. Как он мог угодить в эту навозную яму?
Полина Ромашкова улыбалась. Ей-то, наоборот, было очень хорошо.
Она вытащила из кучи хлама дамскую шляпу, надела ее и повернулась перед зеркалом.
«Тебе нравится, мой дорогой майский жук? Я буду называть тебя майским жуком. Ты не против? Почему ты молчишь? Все эти забавные вещи и твои тоже – бери, что хочешь. Погляди, сколько кукол. Они такие смешные! А вон там – музыкальные пластинки. А там – посуда. Обними же меня! Ну!»
Ду-с был поражен, как никогда прежде.
«Вы – сумасшедшая! – истерично произнес он. – Умалишенная! Оставьте меня в покое навсегда!»
Полина Ромашкова удивилась. А потом громко захихикала.
И пожала плечами.
«Ну и иди себе откуда пришел, – сказала она спокойно. – И не такой уж ты замечательный. И вовсе не майский жук, а дурак».
Ду-с нервно засуетился и, перебирая костылями, отправился на улицу.
Там он кинулся на дорогу. Он хотел вернуться в больницу, к доброму доктору.
Какой-то сострадательный незнакомец на личном автомобиле отвез несчастного, но на лечение Ду-са не приняли – сказали, что раз уж он выписался, то ничего изменить нельзя.
Ошеломленный таким поворотом судьбы, Ду-с стоял на тротуаре, открыв рот.
Он был еще слаб и не мог передвигаться без костылей, и в таком вот ужасном положении ему совершенно некуда было идти!
Его никто не ждал, он никому не был нужен. Судьба послала ему коварную жену, скверных дочерей, потом подослала сумасшедшую женщину с явно вымышленным именем. Как он не разглядел, что перед ним психически нездоровая особа?
Ду-с смертельно испугался. Впервые в жизни испугался так сильно, что стал заикаться.
Раздавленный ужасом, он побрел домой. К счастью, он жил недалеко.
Позвонив у двери, Ду-с затрясся от страха. Дочери выглянули в проем и нахмурились. Их толстые губы недовольно выпятились. Жирные, лоснящиеся пальцы зашевелились, как щупальца.
«Чего тебе надо, гадина?» – спросили женщины.
«Доченьки, пустите меня домой!» – жалобно простонал Ду-с.
«Теперь мы здесь хозяйки, а ты – убирайся. А если хочешь остаться, то вот тебе условие: будешь делать все, как мы скажем. И только попробуй возразить! Иначе мы тебя изобьем. И каждый день будем бить. Понятно?»
Дочери оказались жестокими и жадными. Они кормили отца только консервами и крупой. Хлеб давали только черствый.
А когда он избавился от костылей и вернулся на курьерскую службу, потребовали отдавать им половину всех его денег.
Вскоре они завели привычку покупать к ужину вино. Опьянев, ругались между собой и проклинали жизнь, а также отца и мать.
Ду-с очень боялся дочерей, особенно их кулаков и свирепых гримас. Ему казалось, что от них даже пахнет злобой и жестокостью. По вечерам он замирал и бледнел от ужаса. Ведь он не мог укрыться от этих недобрых женщин – они запретили ему запираться на замок, а однажды и вовсе выломали замок и выбросили.
Несколько раз, выпив достаточно много вина, дочери били Ду-са без причины. Просто так.
И Ду-с погрузился в длительную меланхолию. Он почти совсем перестал разговаривать. И уже не читал книг и газет, не слушал радио и не смотрел телевизор.
И не ухаживал за своей одеждой.
