М-да… Девчонка старалась, спору нет. И тело ее как раз такое, какое Ангус всегда и любил, – упругое, молоденькое. Почти детское! Но с формами взрослой женщины. От нее еще пахнет материнским молоком, но тело созрело и любит ласку. Хорошо хоть Ангус искушен в любовных ласках! Пусть это и профессионалка, которая дни и ночи лежит под мужчинами, но Ангус никогда не оставлял женщину неудовлетворенной. Никогда! Пусть основной мужской орган у него пока и не работает, но… можно и по-другому…
Отвратительно. Все – отвратительно! Жизнь его отвратительна! То, что он сейчас делает – отвратительно! И сам он – отвратительный бессильный немужчина! И жить не хочется… Молнией бы пришибло, что ли… надоело все! И все надоели!
До закрытия городских ворот оставалось час-полтора, когда Ангус и его спутник вышли из южных ворот и побрели по лужам, покрывающим утоптанную, скользкую, как мыло, дорогу. Если бы не зашли в бордель, успели бы вернуться до начала дождя, который полил как нарочно задолго до полуночи – обычно в это время года он лил ночью, сезон дождей почти закончился, так какого демона ему лить за два часа до заката? Вероятно, только затем, чтобы нагадить некоему лекарю, недавно опозорившемуся в комнате борделя! Мало было той неприятности, так еще шлепай теперь по лужам, скользи по глине, трясись от попавших за шиворот холодных капель!
Впрочем, тряски как раз никакой и не было. Когда идешь быстро, да еще и в кожаном, промасленном плаще-дождевике, от тебя валит пар, как от кухонного котла с огненной похлебкой. Впору расстегнуть плащ и дать доступ свежему воздуху – толку-то от плаща, если ты все равно мокрый – не от дождя, так от собственного пота, намочившего рубаху.
Однако – нет. Кто-кто, а уж лекарь-то знает, как коварен холодный воздух, приласкавший разгоряченную ходьбой кожу. Заболеть – раз плюнуть, и кто тогда Ангуса будет лечить? Пока что от парней толку мало, самое большее, что сделают – дадут выпить снадобья да накроют одеялом. Что, впрочем, тоже немало. Одному плохо, особенно когда заболеешь…
На воротах их никто не окликнул, даже не посмотрели в их сторону. Дорога пустынна, стражник на стене укрылся под небольшим навесом, спасая доспехи от проливного дождя, и с тоской смотрит на центр города, будто птица из клетки, мечтающая улететь на волю. Ангус его понимал – тоска, а не служба. Для тупых людей, неспособных ни на что иное. Он бы не смог так служить. Помер бы от тоски.
Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Ноги скользят, и так это отвратительно, что начинаешь проклинать тот миг, когда решил идти в город! Что, нельзя было подождать еще недели две? Любопытно стало? Захотел узнать о результате эксперимента? Ну, вот теперь и терпи! И глотай дождь пополам с ветром!
Плюх! Поскользнулся и со всего размаху сел на задницу прямо в лужу! Только брызги полетели и ругательства – отборные, сочные!
Что, Хесс, глаза таращишь?! Думал, раз аристократ, значит, матом обложить не может?! Еще как может! Я же офицер! В офицерской академии виртуозы ругательств! Адепты мата! А иначе как управлять солдатами? Эта тупая чернь только и понимает, когда их как следует обложишь! По крайней мере, так утверждал инструктор по строевой подготовке, майор Левенгард. Уж он-то точно был специалистом по ругательствам – так обложит курсантов, только держись!
Впрочем, на него не обижались. Человеком он был добродушным, а еще имел молодую распутную жену, которую, в свою очередь, и вообще – в очередь – имели все курсанты, кому было не лень. И Ангус давно уже подозревал, что не без ведома ее мужа. Ну вот есть такое поветрие в среде аристократов – нравится им смотреть, как чужие мужчины берут их жен! И где лучше всего искать претендентов на лоно любимой? Ну, конечно, в офицерской академии! Молодые, здоровые, охочие до женской плоти парни, «оголодавшие» на своей учебе, – что может быть лучше для страстной, распутной жены?
Эти воспоминания привели Ангуса в еще большее уныние. Мокрый, с грязным задом, только что осрамившийся в борделе – а воспоминания напоминают о том, что ему теперь недоступно!
Кстати сказать, он не любил участвовать в подобных оргиях. Хотя предложений было много, и женщины предлагали очень даже красивые. Нет, Ангус любил интим, уединение, а там что? Красный от натуги, пыхтящий муж, нависающий над любовниками и время от времени приговаривающий мокрым от текущих слюней ртом: «Любимая, тебе хорошо?»
Тьфу одно! Или даже два.
Они шли часа три, не меньше – последний час в полной темноте, и первое падение вспоминалось уже как детская шалость – Ангус умудрился упасть еще трижды, и один раз упал в высшей степени умело – съехал по тропе, как со снежной горки, все-таки сбив с ног неутомимого и невозмутимого Хесса.
Оказалось, что парень весит очень даже недурно – и это несмотря на свою худобу! Когда Ангус подбил ему ноги, Хесс грохнулся на него, попутно заехав локтем прямо в губы (аж искры из глаз!), и проехался на лекаре шагов десять, пока оба они не влетели в ствол огромной сосны, вздрогнувшей от удара двух тяжелых тел. Ребро теперь ужасно болело, во рту был привкус крови, нижняя губа распухла, как кусок теста, и Ангус сейчас не просто ненавидел отдельных представителей племени людей – он страстно желал
Теперь Хесс шел впереди, умудряясь не только не падать, но еще и тащить за собой Ангуса, впавшего в полную депрессию и упавшего духом. Тащил Хесс его на буксире, дав в руки палочку, посредине которой был закреплен прочный, очень тонкий шнур. Ангус держался за эту палочку, наступив на горло
