чем-то разговаривали – вполголоса, тихо, будто стараясь говорить так, чтобы он их не услышал. Наверное, обсуждали ночное происшествие, а еще – не сбежит ли Ангус, как только они покинут этот дом. Глупцы! Он действительно не в силах бежать – пока. Но и не нужно ему бежать. Зачем? Все, что сейчас происходит, его вполне устраивает!
Снадобье сделал быстро – ингредиенты были, заклинание давно загружено в голову, – никогда его не применял, но… вот пришлось. Вернее, придется. Как оно сработает, неизвестно. Все-таки младенец – это не взрослый. Лишнего ему дать не хочется, а если будет мало – эффект не такой, какой нужно.
Наконец парни, топоча ногами (вроде как нарочито!), вышли из дома. Ангус отставил кувшинчик со снадобьем, накрыв его чистой тряпицей, и, стараясь ступать потише, вышел из дома.
Под утро прошел дождь, так что теперь трава была изумрудно-зеленой, чистой и вся сияла – капли влаги в солнечных лучах были яркими, как бриллианты. Ангус даже невольно прикрыл глаза, настольно больно смотреть на это сияние. И тут же подумал, что стоило бы надеть промасленные сапоги, а то ноги промочит и может заболеть. А затем горько усмехнулся – ему всего тридцать лет! «Ноги промочит»! «Простудится»! Старик. Проклятый старик! Больной, изломанный, лишенный привычной жизни! Ничего… всем, всем достанется! Гады! Подлецы!
Убедившись, что учеников-охранников нет поблизости и что они не прячутся где-нибудь за углом, он резко развернулся, пошел в дом. Ангус слышал их тихие голоса чуть поодаль, за домом, там, где была выкопана выгребная яма и стоял туалет. То ли они обследовали это место, то ли решили перед выходом как следует обдумать предстоящее обследование местности. А где это лучше сделать, как не сидя в «позе орла»?
Теперь нельзя было терять ни минуты. Если парни застанут его за колдовством над младенцем – будут лишние вопросы, будет подозрение и… возможно, обвинение Братства. Лучше без этого! Все складывается пока что просто замечательно.
Он пошел в лабораторию, взял наколдованное снадобье, ложку, подошел к младенцу. Тот спал, и Ангус вдруг улыбнулся, будто это был не чужой ребенок, а его собственный сын – симпатичный малыш, правда! И тут же нахмурился – никаких родственных чувств! Он должен относиться к мальчишке как к оружию! Как крестьянин относится к домашнему скоту: понадобилось – зарезал и съел! Если привыкнет, если примет его в свою душу – не сможет заставить сделать то, что тот должен сделать! Совесть не позволит…
Странное это понятие – совесть! Цивилизованный, образованный человек должен забыть об этом понятии! Оно мешает жить, оно заставляет совершать поступки и делать дела, которые тебе невыгодны! И не делать то, что тебе на пользу, то, что поможет тебе плыть по океану жизни! Дурацкое понятие, несовременное, древнее и гадкое! Совесть! Тьфу!
Ангус приложил к губам младенца кончик ложки и потихоньку, стараясь лить так, чтобы мальчик не захлебнулся, влил снадобье ему в рот. Потом еще ложку. Еще.
Мальчик пил, как до этого пил жидкую кашу, глотал, не открывая глаз, а когда поток «каши» закончился, снова уснул – так же глубоко, спокойно и ясно, улыбаясь во сне и выдувая из розового ротика пузырь слюны. Есть! Готово! Теперь подождать немного, чтобы снадобье разошлось по телу, и…
Выждав десять минут – кто бы знал, чего ему стоили эти минуты! – Ангус сосредоточился и выпустил длинное, сложное, энергоемкое заклинание, связавшее его мозг с мозгом младенца. На какое-то время он стал с ним единым целым, Ангус-младенец, младенец-Ангус.
Это выглядело так, как если бы погас свет и Ангус оказался в некоем пространстве, в некоем зале, где на стенах были приделаны пустые полки, ячейки, ящички и ящики. Ангус знал, что это такое, – сознание искало ассоциации и нашло их. На самом деле это был мозг младенца, этого самого, что лежал сейчас перед ним в колыбели. Почти пустой мозг, только в некоторых ячейках что-то лежало – то ли картинки, то ли слова. Но совсем немного – мозг был девственно пуст.
И тогда Ангус начал строить стену. Толстую, из красного кирпича, с прочным известковым раствором, замешанным на яичных белках. Непробиваемую стену – крепостную стену. То, что ему было нужно.
И когда он закончил, стена полностью перекрыла зал. И только толстая стальная дверь в середине стены позволяла перейти из одной половины в другую. Только эта дверь.
Ангус достал из пространства слово-ключ и, повинуясь его колдовству, дверь раскрылась, пропуская на другую сторону, и снова закрылась, когда он вновь назвал это слово. Теперь он мог управлять сознанием мальчика и мог сделать так, чтобы знания, полученные им, были до поры до времени законсервированы в нужном месте. Теперь Конор не сможет колдовать без его позволения, без его ведома, хотя и будет принимать знания, впитывать заклинания – как и положено магу.
Как получилось – Ангус, конечно, не знал. Это покажет время. Но в итоге, если все вышло как надо, в одной своей личине мальчик не будет владеть магией совершенно, не сможет колдовать, не сможет выпустить ни одного заклинания. В другой – он будет магом, но только тогда, когда Ангус «откроет дверь» ключом-словом. Таким словом, которого нет ни в одном языке. И которое знает только Ангус. Все. Дело сделано!
Лекарь пошатнулся, голова вдруг закружилась, сделалась тяжелой, будто с похмелья. Захотелось упасть на кровать и забыться, полностью освободив мозг от колдовства и от всего, что ему сопутствует. Выкинуть из головы все мысли, сомнения, все то, что мучило его эти дни и мучает сейчас. Что он сейчас сделал? Если с ним, Ангусом, что-то случится – сможет ли этот мальчик исполнить предназначение?
И вдруг будто кто-то шарахнул из-за угла пыльным мешком: а если он, Ангус, погибнет? Ну… просто умрет! Или нет – пойдет искоренять черную пакость, и та утащит его в Преисподнюю, как того он заслуживает – если только не врать самому себе! И тогда – что? Бесполезные усилия? Все напрасно?
