– Половину? Он там что, с колокольни сверзился? – поинтересовался Хунта.
Старинное словцо отвлекло Привалова от размышлений и он снова стал прислушиваться.
– Не, ну, он как бы у себя уважаемый человек… – начал было синий.
– Меня не интересует, кто он у себя там, – надменно произнес Кристобаль Хозевич. – Десять процентов, Васюта, десять процентов, и это край. И это скажешь ему ты, Васюта. Если будут вопросы – спроси, чем набить его чучело. Стружкой или соломой. И я все сделаю без магии. Руками. С использованием традиционных инструментов.
Привалов вздрогнул. Он на ментальном уровне ощутил, что Хунта не шутит, причем ни на малейшую дольку. Нет, Кристобаль Хозевич имел в виду именно то, что сказал.
Видимо, Васюта тоже что-то такое почувствовал.
– Не, ну так тоже не надо, – забормотал он, – Хачо не лаврушник какой-нибудь, он смотрящим был в Тамбове…
Хунта с крайним презрением махнул рукой.
– Не парь мне мозги. Да, и напомни – я его везде найду. В родном селе – в первую очередь… Что у нас с жидами?
Саша от удивления чуть не выпал из-под защиты паутины. Он отлично знал: это слово нельзя произносить даже в шутку. Это могли только конченые подонки, фашисты, черносотенцы, мерзавцы. Даже Выбегалло, которого все подозревали в антисемитизме, ни разу не произнес этого слова на публике. Боялся, наверное. А Хунта произнес, вот только что. Совершенно спокойно, безо всяких нервов, как будто это было обычное слово. И при этом – Саша это чувствовал всей своей обнаженной сутью – опять же имел в виду именно то, что сказал.
– Да че-та менжуются. Один Абрамыч рвется в бой. Но у него сейчас эта хрень… как ее… Логоваз…
Тут Саша увидел, как в соседнем кресле появляется Володя Почкин. Был он, правда, каким-то выцветшим, цвета пыли. Приглядевшись, Привалов увидел у него на голове кепку-невидимку. От ментального зрения она, похоже, не защищала.
Хунта тоже заметил Почкина и сделал ему знак – дескать, сиди тихо. Тот кивнул и тут же громко скрипнул отодвигаемым креслом. Васюта вздрогнул, глазенки его заметались, но ничего не увидели.
– Да, кстати, – сказал он. – Шеф, можно личное?
– Отчитайся по общему сначала, – буркнул Хунта, но потом сделал благодушное лицо. – Ладно, валяй.
– Мне бы, – замялся синий, – обнал[36] маленький. Не поверишь: полторашки не хватает.
– Из-за полторашки я буду делать обнал? – не понял Хунта. – У тебя что, черви в башке завелись?
– Ну шеф, очень нужно, – впервые в голосе синего прорезались просящие нотки. – Говорю же, личное у меня. «Волгу» хочу купить. Кент продает. Все бабло собрал, полторашки нету свободной.
– Ты совсем ушибленный? Зачем тебе советское дерьмо? Через пару лет «Мерседес» купишь.
Саша зацепился мыслью за паутинку, чтобы не упасть. Он, конечно, читал «Огонек» и общие антисоветские настроения разделял, как и все приличные люди. Но в этих брошенных походя словах было
– Шеф, – неожиданно грустно сказал синий, – ты меня тоже пойми. Я до тюрячки водилой был, большое начальство катал. На «Волгах». И всегда думал – мне бы такую машину. Через пару лет, может, и не будет меня. Так хоть на «Волге» поезжу.
Хунта, прищурившись, вгляделся в собеседника.
– А у тебя чутье есть, Васюта, – сказал он. – Ладно. Давай бумаги.
Обрадованный синий выложил на стол какие-то бумажки, соединенные скрепкой. Хунта пристально посмотрел на них, и бумажки испарились. Вместо них появилась пачка красных десяток, перемотанная резинкой.
– Благодарствую, – искренне сказал синий.
– Гуляй, – ответил Хунта и сделал вольт.
Синий исчез вместе с деньгами.
– Что у тебя там? – бросил Кристобаль Хозевич в пространство.
В соседнем кресле нарисовался Почкин с кепкой-невидимкой в руке.
– Готово, – бодрым комсомольским голосом отрапортовал он и положил на стол распечатку.
Привалов аж высунулся из-под паутины. Распечатка была на вид знакомая, алдановская, свеженькая – прямо из АЦПУ [37]. Похоже, Почкин что-то рассчитывал на «Алдане» в его отсутствие. Некоторые навыки у него были, но чтобы Володя что-то делал без его, Привалова, помощи – это было крайне странно.
Хунта посмотрел на нее брезгливо.
– Ты мне чего принес? – спросил он. – Я что, буду в ваших расчетах ковыряться? Суть в чем?
Почкин не смутился.
