– Шон, просто скажи – ты мне изменяешь? У тебя есть кто-то другой?
– Нет! – огрызается он, и это окончательно выводит меня из себя. – Я просто… блин, Уилла, пойми, все не так просто.
– Что же тут сложного? Твоя любовница? Твоя дурацкая кожаная куртка? Твоя внезапная любовь к гольфу, твои воскресные забеги без меня? Что?
Он вновь садится на место.
– Черт. Не знаю.
Какое-то время мы молчим – он рассматривает свои руки, я прижимаюсь к стене в прихожей, не зная, какие подобрать слова, чтобы починить то, что рушится. Я слышу, как в кармане спортивных штанов Шона звонит телефон, но Шон не отвечает. Не в силах больше вынести это, я спрашиваю:
– Ну так что? Ты не ответил.
– Вот что я хочу сказать… – он хрустит пальцами. – Я просто хочу внести в свою жизнь немного разнообразия. Я тебе не изменяю, – тут его голос ломается, и я чувствую, как у меня внутри тоже что-то раскалывается, – я пошел в «Виноград», потому что это было необычно, потому что… это было весело. Парни захотели сходить, и я, черт возьми, тоже захотел. Куда-то выбраться, открыть для себя что-то новое. Я люблю тебя, я правда люблю тебя. Но я чувствую, как моя жизнь превращается в сплошной, мать его, «список дел». – Он вздыхает. – Я в тупике.
– Так выберись оттуда.
– Я и пытаюсь! Разве ты не видишь?
В тупике. Вот, значит, как – он в тупике.
– И как это связано с работой в Пало-Альто?
Он отвечает не сразу. Его телефон дважды пищит в тишине. Наконец он говорит:
– Я думал, чтобы… поехать туда одному. Может быть, прихватить Никки.
– Одному? – Желчь подступает к горлу, мой злосчастный рвотный рефлекс вот-вот сработает; я изо всех сил сглатываю, но тошнота не проходит.
– Ну да… сделать перерыв… отдохнуть…
– Сделать перерыв… отдохнуть? От… меня?
– Друг от друга. Нет, ничего такого. Я же тебя люблю, ты знаешь.
– Я не… почему все это? – Я сползаю на пол, скрещиваю ноги, низко опускаю голову, чтобы комната перестала кружиться. Таблетки. Успокоительные или антидепрессанты. Вот что мне нужно. Надо позвонить Райне, надо видеться с ней чаще. – Я научусь играть в гольф! Я… я буду ходить с тобой на бейсбол!
Я слышу его шаги, и вот он уже стоит, склонившись надо мной.
– Неужели ты правда хочешь, чтобы мы всегда были Шиллой?
Я поднимаю голову и смотрю на него.
– Ты знаешь про Шиллу?
– Да. Почему бы мне этого не знать?
– Я терпеть не могу бейсбол, но, честное слово, буду с тобой туда ходить, – я не могу сдержать слез, я вспоминаю, как несколько месяцев назад он купил мне сертификат на уроки гольфа, а я засунула его в какой-то ящик на работе и в конце концов потеряла. – Я научусь играть в гольф.
– Но тебе не надо никуда со мной ходить. Не надо ничему учиться, если ты не хочешь, – говорит он. – В этом все и дело. Мне иногда нужно куда-то ходить без тебя, но ты мне не позволяешь.
Я чувствую, как по верхней губе течет сопля.
– Чем тебе, черт возьми, не нравится Шилла?
– Мне нравится Шилла, – говорит он спокойно. – Но, может быть, мы немного поживем отдельно, чтобы снова стать Шоном и Уиллой? Мне нравилось, какими мы были раньше.
Я молчу, так что он продолжает:
– Я перечитал книгу твоего отца и счел ее весьма глубокомысленной, – он, как на духу, выпаливает оглавление. –
– О чем, черт возьми, ты говоришь? Эти слова – хорошенькая упаковка, в которую он заворачивает свои теории. Это просто слова. Они ничего не значат, – я так изумлена, что решаюсь подать голос: – И потом, разве ты таким образом миришься с бездействием? Ты все меняешь! Ты рушишь наш план!
– В эпиграфе сказано, – продолжает Шон, будто бы меня не слышал, – если любишь, отпусти. Если это твое, оно к тебе вернется. А если не вернется, значит, никогда не было твоим.
Я молчу.
– Может быть, это как раз тот случай. Может быть, это как раз наш с тобой случай.
– Значит, ты меня отпускаешь?
