Вжимаю лицо в подушку и плачу. Не от боли, от блаженства. От него, как известно, рыдают так же сильно…
В дверь кто-то стучит. И, по-видимому, будет стучать, пока ему не откроют. Боунс встает и, выругавшись, идет открывать.
– Вообще-то мой номер рядом с вашим. Если вы забыли, – сообщает Фиона, заглядывая из-за двери. – И я слышала крики. Беспокоюсь, все ли живы.
– У МЕНЯ БУДЕТ ДОЧЬ, – охрипнув, говорит ей Боунс.
– Вот это да! Гарри! Я ушам своим…
– Не прикидывайся, ты знала, – с притворной угрозой в голосе перебивает он.
– Ну, разве что совсем чуть-чуть, – виновато улыбается Фиона.
Неспешно высовываюсь из-под одеяла и оглядываю мир. Новый мир, который будет куда лучше предыдущего: без тайн и секретов, без бурь и потрясений, без демонов и без ангелов.
Боунс оглядывается и смотрит на меня торжествующим взглядом короля, который только что взошел на престол. За его спиной Фиона выделывает какие-то немыслимые па, размахивая бутылкой шампанского, невесть как материализовавшейся у нее в руке. И я сажусь на кровати, как королева на троне, прижав ладони к пылающим щекам.
Мы все тонули так долго, что уже достигли дна. И глубже уже некуда. Можно только оттолкнуться пятками от морского ложа и начать обратное движение – к поверхности.
Эпилог
Акции «Мальтезе-медикал» сильно упали в цене после исчезновения ее генерального директора, и их скупил какой-то индийский предприниматель, владелец сети частных клиник. С тех пор я всего пару раз была в Бостоне и не знаю, как сложились судьбы девушек из «Клуба странных шуток». Лишь однажды я встретила Брук на парковке одного лос-анджелесского кафе. Та садилась в роскошный кабриолет бирюзового цвета, придерживая подол шелкового платья. Похоже, гончим не суждено умереть в нищете. Как человеку с ружьем не суждено остаться голодным.
– Брук! – окликнула я ее уже в тот момент, когда ее спутник завел мотор, и машина двинулась к выезду.
Она обернулась и послала мне ослепительную улыбку, как только узнала. А потом подмигнула и прижала палец к губам, словно говоря: «Я помню тебя и помню, кем мы были, но нам не о чем говорить». И бирюзовая машина исчезла, влившись в поток на автостраде.
Все правильно. Скрывайся от тех, кто знает твои секреты.
– Кто это? – спросил Боунс, взяв меня за руку.
– Одна из гончих.
– Одна из тех, с кем вы наживались на чужом… кхм… добре? – ухмыльнулся он.
Мне кажется, он все еще не верит до конца во все мои истории. Может быть, это и к лучшему.
Чувства юмора у судьбы таки не отнять. Вопреки моим предположениям, на мне не костюм Микки Мауса, не акваланг и не лошадиная сбруя. А кое-что совершенно немыслимое! То, в чем я себя уж точно представить не могла. Ступаю по газону, приподняв кружевной подол и сжимая в руке цветок кувшинки, – туда, где у алтаря стоит мой король в черном фраке и белоснежной рубашке. У меня подкашиваются ноги и замирает сердце от одной его улыбки. Не представляю, что со мной будет, когда он возьмет меня за руку и поднимет фату, открывая мое лицо…
И еще звучит музыка.
Кажется, мы с ней сможем подружиться. Как-то Гарри сказал мне: «Что если музыка не убивала и не сводила с ума твоих родителей? Что если она пыталась спасти их? Умирающий человек хватается за кислородную маску. Но, если он все-таки умирает, это ведь не значит, что виноват кислород».
Я до сих пор это осмысливаю. Но в любом случае, музыка уже не угнетает меня так сильно. Я люблю сидеть рядом с Гарри, когда он играет на гитаре или подбирает мелодию на клавишах. Люблю запах нотной бумаги и особенное выражение, появляющееся на его лице, когда муза целует его в висок. С ней единственной я готова делить его.
Она такая крохотная… Глаза Боунса и его губы. И почти не плачет. В отличие от папочки. Фиона прислала брату ящик успокоительного. Его отец – коробку дисков с кельтской релаксирующей музыкой. Я так смеялась. А миссис Даллас выразила готовность провести пару сеансов психотерапии. Такого взволнованного отца небо еще не видело.
Эрин[59] Элизабет Оушен карабкается на согретую солнцем мраморную плиту – ей не терпится залезть на самый
