из ведер. Земля была такой твердой, что сначала дождь не впитывался в нее, а стекал ручьями и реками. Вы знаете, что за город Новый Орлеан. Его верхушка чуть возвышается над водой, пока уровень реки низкий, но, когда Миссисипи поднимается, сточные трубы переполняются, река выходит из берегов и заливает город. Мы ничего не имели против дождя – хотя он портил наше выступление на улицах, зато охлаждал воздух, а это уже много значило.
Я нигде не видел более уродливых улиц, чем в Новом Орлеане. Теоретически это восхитительный город, и если бы я привел одни голые факты, то ввел бы вас в заблуждение. Например, что бы вы подумали об улицах, по обеим сторонам которых текут потоки воды, и вы постоянно слышите их журчание, когда идете по ним? Звучит мило, правда? Но ведь весь город – это глина, и вода от нее мутная; ручьи, текущие вдоль улиц, полны грязи, в которой лениво вращаются разнообразные отбросы. Стоит копнуть на фут на любой улице, и найдете воду; вот почему газовые трубы проложены по воздуху, а покойников хоронят выше земли в оштукатуренных склепах, похожих на хлебопекарные печи.
Итак, дождь все шел, и Миссисипи все поднималась, пока не дошла до уровня выше набережных, и мы начали гадать, когда город затопит. Однажды, увидав, как основания берегов начинают прогибаться, я обрадовался, что этой ночью мы покинем Новый Орлеан. Мы направлялись в Мемфис, и наш поезд должен был отправиться по расписанию в час ночи. У входа я встретил участкового инженера, который шагал взад и вперед, немилосердно жуя сигару, и мы с ним разговорились. Я видел, что инспектор встревожен, и спросил его, чем именно. Он рассказал мне по секрету – «между нами», как он выразился, – что на том участке долины, по которому мы должны были проезжать, случился подмыв полотна, и поэтому нам придется ехать в объезд. Естественно, поскольку и я должен был ехать с ними, я тоже забеспокоился и стал расспрашивать, инспектора, делая вид, будто совсем не боюсь. Он клюнул и объяснил мне, в чем проблема.
«Видите ли, я опасаюсь за участок Байу-Пьер. Там есть болотистый промежуток шириной в пару миль, через который переброшен мост на рамных опорах, и вам предстоит по нему проехать. Эти опоры беспокоят меня и в лучшие времена, потому что почва там настолько ненадежная, что в любой момент может что-то случиться. Но теперь, после двух недель дождей, когда Миссисипи поднялась выше набережных и разлилась по полям, это проклятое место будет похоже на морской лиман. Мост не предназначен для такой погоды, и вода наверняка его затопит, а состав, идущий по нему, будет подвергаться большому риску. Непонятно, на месте ли сам мост, и если какая-то его часть исчезла, смытая водой, или разрушена, тогда только Всевышний спасет поезд! Больше ничего не могу сказать, потому что все его пассажиры погибнут, как крысы в ловушке!»
Отрадно это было слышать одному из тех самых пассажиров, как полагаете? Я не знал, что говорить и делать, поэтому с трудом задал вопрос, стараясь не выдать себя: «Как долго добираться до Байу-Пьер?»
«Ну, если вы выедете, скажем, часа в три, то окажетесь там около полудня или чуть раньше!»
Я попрощался с инспектором и сел на поезд, твердо намереваясь проснуться очень рано и постараться придумать себе дело в каком-нибудь из местных городков часов этак в десять.
Спал я не очень хорошо и отключился, лишь когда серый рассвет начал проникать под темную шторку моей спальной полки. Мне снилось множество тревожных видений. Последним, помню, приснился огромный крокодил, вылезающий из бушующего потока. Он сжал меня челюстями и начал крутить с чудовищной скоростью. Некоторое время я пытался придумать, что делать. Нельзя было отрицать, что мы неслись с бешеной скоростью: я ясно слышал стук колес. Затем я с ужасом вспомнил, что крокодилы передвигаются не на колесах, и спрыгнул со своей полки даже быстрее, чем в тех случаях, когда негр-носильщик брался своей черной ладонью за мое лицо, или дергал меня за пальцы ног. Казалось, мы несемся ужасно быстро. Вагон бросало из стороны в сторону, и мне пришлось держаться, иначе меня бы швыряло от стенки к стенке, как на море во время шторма. Я выглянул в окно и увидел пальмы, кипарисы и большие пучки висячего флоридского мха на виргинских дубах, мимо которых мы проносились. Было очевидно, что в ближайшем будущем поезд не собирается останавливаться. Я взглянул на часы – они показывали около одиннадцати. Тогда я пробежал по вагону назад и забарабанил в дверь гостиной, где удобно устроился наш администратор. Он крикнул: «Войдите!» Очевидно, я поверг его в изумление, когда ворвался к нему в пижаме и в диком возбуждении.
«Ну, мистер Галлимант, в чем дело?» – спросил он коротко, вставая.
«Вы знаете, – спросил я, – что мы будем проезжать по мосту-эстакаде, залитому водой, и что мост этот вообще может смыть?»
«Нет, – ответил он совершенно спокойно, – не знаю! Кто забил вам голову такими глупыми разговорами?»
«Инженер этой железной дороги, вчера вечером», – ответил я, не подумав.
«Рассказал вам вчера вечером? – саркастически произнес администратор. – Так почему же вы не поставили меня в известность раньше? О, понимаю: вы хотели сами сойти с поезда вовремя и позволить всем остальным столкнуться с опасностью. Отрицать бесполезно, я вижу это по вашему лицу. Тогда позвольте мне вам сказать, что если бы вы сошли и отстали, то нашли бы свою полку занятой, когда догнали бы нас. Понимаете?»
Я очень хорошо понимал, что сочувствия от него не дождешься, поэтому побежал по поезду в поисках кондуктора, которого нашел в наблюдательном пункте последнего вагона. Несколько членов нашей труппы, видя меня в таком волнении, поняли: что-то случилось, – и последовали за мной.
Когда мы ворвались к кондуктору, который делал записи в своей книге, он поднял глаза и спросил: «Ну и что с вами всеми случилось?»
«Эй вы, остановите поезд! – закричал я. – Мы хотим сойти, пока не утонули!»
«О, неужели? – спокойно произнес он. – И откуда же вы знаете, что вам предстоит утонуть?»
