Удовлетворенный, администратор вновь сел на бревно.
– А вот другой пример. Владя, можно, на тебе покажу?
Я смело подошел к нему, при этом обостряя чувство энергии и приглушая анализ, чтобы уловить заранее, куда пойдет удар. Дим широко и сладковато улыбнулся, приобнял меня, чуть подмигнул, и фокус его энергии скользнул вниз, к паху. Стало ясно, что сейчас последует какая-то пошлость, но того, что он произнес, я ожидать не мог:
– Владька, а та мертвая баба в ванной, она же красивая, а? Особенно голая и в брызгах крови. Трахнуть ее не хотел бы?
Горячий сгусток провалился в самый низ живота и лопнул там. Стало горячо, злобно, страшно, и еще как-то, и от этого как-то аж душно и не по себе. А ладья вел рукой вверх-вниз, и я не понимал его движенья, не мог отследить. С запозданием пришла мысль: Дим провоцирует тебя, сбивает с толку, не поддавайся, отбей. Я манерно скривился:
– Фи, сударь, какой моветон! Не проецируйте на ближнего свои извращенные фантазии.
Рука Дима остановилась на уровне моего лба.
– Вот. Здесь твоя энергия – в волевом центре. Я вышиб тебя из колеи, твоя аура смешалась, и на три секунды энергия стекла к нижним центрам. Чтобы достойно дать сдачи, тебе пришлось восстановить контроль усилием воли, и это легко заметно.
– Это плохо?
– Я атаковал между первой и второй – на границе страха смерти и жажды секса, между либидо и танатосом. Удар попал в цель, значит, в этой области у тебя пробой. Волевым импульсом ты перекрыл его, но потратил на это три секунды. В течение трех секунд твое сознание отставало от событий, и я мог бить прямо в бессознательное, если бы хотел. Как видим, это эффективный прием.
Я кивнул и отвел взгляд.
– Владь, не обижайся. Не сомневаюсь, что ты знаешь эти штуки в теории. Но практика имеет одно отличие: на практике все случается внезапно. Это и хотел показать.
Я сел. Почувствовал, как теплеют щеки, и сфокусировал внимание в кончиках пальцев, чтобы не покраснеть. Дим присел у шампуров, пошевелил их. Георгий Иванович спросил:
– Вадим, постой. Почему ты говоришь о невербалике? Как я понял, ты работаешь все равно словами.
– Святая наивность! – Дим усмехнулся и воздел глаза к небу. – Мои слова – это, видите ли, только антенна. Ну или громоотвод, кому как нравится. Этакий металлический стержень, вокруг которого концентрируется энергия… Кстати, а шашлыки-то готовы!
Наступила пикниковая идиллия: с пахучим мясом, свежими овощами на пластиковых тарелках, журчаньем воды в пяти шагах. Мы расположились на подстилках – сперва сидя на коленях, бойко перешучиваясь, перебрасывая друг другу то соль, то бутылку лимонада или пакет кетчупа. Георгий Иванович ел со степенным видом, иногда значительно сообщал: «да, хорошо!». Дим хохмил, встряхивал газировку, прежде чем передать кому-нибудь, а свободные от мяса шампура ловко метал так, что они вонзались в песок у воды. Аленка, его жена, мокрая после купанья, кушала мало и скромно, терлась о Дима то бочком, то спиной, и, очевидно, блаженствовала. Бетси засыпала вопросами мужа Любви Николаевны – добрую треть жизни тот проводил в заграничных командировках, и сейчас довольно увлекательно рассказывал не то о Дании, не то о Новой Гвинее. Белла слушала с набитым ртом и широко распахнутыми глазами, а Элен покровительственно взирала на нее, мол, что ни говори, а муж – штука ценная!
По мере поглощения пищи голоса становились все более тягучими, а позы – вальяжными. Утомившись от еды, народ отползал чуть в сторонку и укладывался с блаженным вздохом – кто на бок, кто на спину. «Ну, что, живчики, в волейбольчик сыграем?» – хохотнул Дим, откинулся и закурил. Он выдыхал дым вверх слабой, но пахучей струйкой, Любовь Николаевна, расположенная с подветренной стороны, слабо ворчала на него, однако перелечь подальше друг от друга обоим было лень.
Под умиротворенное шуршание голосов я задремал на время, как вдруг кто-то осторожно тронул за плечо. Миниатюрная рыженькая Аленка сидела около меня на корточках.
– Владя, извини, пожалуйста, можно тебя потревожить? Хотела поговорить об одном…
Я хотел было пошутить на тему: кому же это неймется в сонном царстве, и отчего не подождать до ближайшего утра? Как вдруг понял, что царство-то и вправду сонное: дремлют все, кроме Аленки, и явно этого момента она и ждала.
– Слушаю тебя.
– Ты можешь погадать мне?
– Сейчас?
– Ну, только отойдем в сторонку.
Алена – очень деликатный человек. Ее деликатность – не столько от воспитания и вежливости, сколько от эфирной утонченности характера, от сходства души с полевым цветком или радугой. Алена обожает Дима, и он любит ее. Он знает, что привычные его резкость, развязность, цинизм болезненны для нее, и рядом с женой он бывает поразительно нежным, заботливым, предупредительным. Однако столь же тонким, как она, Дим быть не может: он сделан из другого материала. Дим всегда поймет жену, что бы она ни сделала или сказала… но он чувствует жизнь не так, как чувствует она.
