– Ах, ну да, конечно. Я вел машину по улице Гарматной, увидел Березина на автобусной остановке. Затормозил и подобрал его. Мы поехали…
– Подождите, есть вопросы. В котором часу вы его подобрали?
– Не помню точно. Около девяти.
– Были уже сумерки, Березина вы видели прежде всего раз, и то год назад. Вы так хорошо различили его на остановке, из окна проезжающей машины?
– На Гарматной много светофоров, есть железнодорожный переезд. Я двигался медленно.
– На остановке были люди, кроме Березина?
– Какие-то были.
– Откуда и куда вы ехали?
Адвокат вступила в разговор:
– Господин следователь, как этот вопрос связан с делом? Вы намерены ставить под сомнение показания свидетеля?
– Ничего, я отвечу, – милостиво согласился Малахов. На лице было именно выражение оказанной милости. – Ехал с работы, с Нивок, в любимую бильярдную. Она в здании столовой Авиационного университета.
– Как называется бильярдная?
– Конечно, «Пирамида». Все бильярдные называются «Пирамида», если вообще имеют название.
– Кстати, а где вас оштрафовали?
– На проспекте Победы, между метро Берестейской и поворотом на Гарматную.
Я не мог не отметить, как все идеально складывается в его рассказе. Действительно, на той улице не разгонишься быстрее сорока, и ближайшая к «Душе» остановка находится как раз у светофора, причем на той стороне дороги, по которой едешь, если желаешь попасть к Авиационному. Показания свидетеля будто собраны из отшлифованных кирпичиков.
– Такс, – продолжал Сан Дмитрич. – Значит, ехали в бильярдную. С кем встречались там?
– Ни с кем. Партнеров легко найти на месте.
– Но, подобрав Березина, вы изменили свой маршрут и повезли его домой?
– Верно. По проспекту Комарова, если вам интересно. Березин живет недалеко от линии скоростного трамвая, улицу не помню.
– Что дальше?
– Березин предложил зайти к нему на чашку кофе. Я согласился.
– Почему?
– Не понял?..
– Почему согласились?
– А почему бы и нет? Говорю же, Березин – интересный, начитанный человек. Хорошего собеседника нечасто встретишь.
– О чем вы говорили?
– О смерти.
– Что?..
– Березин говорил, что хочет покончить с собой.
Очевидно, у Сана Дмитрича прекрасное самообладание, раз он даже не вздрогнул при этих словах.
– Прямо так и говорил?
– Нет, отчего же. Сперва о современной литературе потрепались, потом о нравах человеческих. На тему, куда катится страна, отчего тупеет молодежь и прочее. Выпили коньяка. Я грамм пятьдесят, поскольку потом за руль, а Березин не скромничал. И вот, когда он дошел до нужной кондиции, то дал мне прочесть один свой рассказ. Там речь шла о подростке, которого допрашивают по подозрению в нанесении увечий и садизме. Он выколол глаза троим детям помладше при помощи шила. Таким образом он вымещал злобу за то, что его избивал отец. Следователь загоняет преступника в угол вопросами, и тот орет: «Какого черта вы от меня хотите?», и следователь отвечает: «Я хочу только справедливости», на что подросток говорит: я, мол, тоже ее хочу. Мораль, очевидно, в рассказе такова: все люди не могут быть счастливыми, поэтому справедливость возможна только одним способом – сделать всех несчастными. Одним словом, мрак.
Я помнил этот рассказ, точней, его отрывки, которые просмотрел вчера по диагонали. Рваная речь, излишнее сгущение красок – Березину было далеко до мастерства.
– И что же дальше? – подтолкнул Сан Дмитрич.
– Дальше он мне поведал, что в рассказе изложено, мол, его собственное мировоззрение. Несчастные люди неспособны подарить другим ничего, кроме несчастья, а страдающие – ничего, кроме страданий. Вот так одни приносят горе другим, а те, в свою очередь, третьим. Душевные калеки множатся, и прервать эту цепочку может только смерть. Я спросил у него: «А вас-то кто искалечил, сделал несчастным?» Он на это промолчал, только посмотрел
