а ту – в планшет. Дим на минуту вернулся к эксперту, затем догнал нас, держа в руке две копии снимка. Одну из них протянул мне.
– Знаете, – сказал он, – нечто Малаховское есть в этом деле.
– В смысле? – переспросил следователь.
– Малаховым пахнет, – я согласился с другом.
– Это как?
– Стратегия та же. Психологический почерк схож.
– А по-человечески сказать сможешь? Безо всяких там аур.
Дим замялся.
– Эээ… Владя, может, ты сформулируешь?
– Сан Дмитрич, вы проверили утренние показания Малахова? Штраф, бильярдную, момент выезда с работы?
– Да. Все соответствует рассказу. С работы вышел в 8—35, в без четверти был оштрафован на проспекте Победы, подписал протокол, в без пяти двинулся дальше. За пять минут как раз успевал к остановке, на которой, как говорит, подобрал Березина. В бильярдной «Пирамида» его прежде видели – по крайней мере, пару раз, на прошлой неделе.
– Но вы ему все равно не верите?
– Не верю. Ну и?
– С фотографией все то же самое. В ней тоже все как бы правда: дети настоящие, неопытный фотограф с паршивой мыльницей – настоящий. Но кое- что слегка подправили, подкрасили. Тот, кто сканировал снимок, не заботился, чтобы ему поверили. Его волновало лишь то, чтобы ложь была недоказуема. Мы чувствуем, что его версия чем-то отличается от истины – ну и пусть, лишь бы мы не поняли, в чем именно отличие.
Я говорил, а краем глаза следил за Димом. Еще пока мы беседовали с нахальным экспертом, на лице друга появилось выражение скуки, безразличия. Лицо его отражало ту мысль, что сейчас мы занимаемся мышиной возней. Пусть полезной, благоразумной и местами необходимой – но мышиной. Когда у следователя зазвонил сотовый, и он отошел в сторону для разговора, я вопросительно глянул на Дима.
Что-то не так?
Владя, фигня все это. Мы на земле, а дело – в космосе. Ищем факты, улики. А ведь если и вправду была пситехническая атака, то никакие улики ее не докажут.
Он был прав. Не существует доказательств психического влияния, поскольку объект влияния мертв. Любые улики могут быть только косвенными, не прямыми. Однако, с достаточным запасом даже косвенных фактов мы можем попытаться припереть к стенке убийцу и вынудить на признание. Я сказал об этом. А Дим ответил:
– Штука в том, что припереть его к стенке мы можем и так.
Повисла пауза. В нескольких шагах от нас Сан Дмитрич монотонно гундел в трубку: «И что?.. А еще?.. Понятно…»
– Ты хочешь… атаковать Малахова?
По-шахматному это прозвучало: ладья атакует и объявляет шах.
– Атаковать и окружить, – Дим улыбнулся. – Откуда ты такой воинственный? Пока хочу просто подергать его, потеребить на энергетике – посмотрю, на что способен. Изучу модели реагирования, найду дыры. Потом на допросе задаем нужный вопрос – меткий такой, прямо в точку – и подозреваемый сознается в содеянном. Эффектно?
– Значит, ты веришь, что это Малахов?
– Да не знаю, говорил же! Для того и хочу пощупать. Малахов утром вызвал адвоката с единственной целью: оградиться от пситехников. Выходит, ему есть что скрывать от пситехников. А у себя в автосалоне он, чай, адвоката под рукой не держит.
Чувство предопределенности вдруг стало таким острым, что закружилась голова.
– Нет, – сказал я. – Это плохая мысль.
– Ха. Тут есть одна забавная увертка. Отдел пситехэкспертизы на особом статусе, верно? Формально мы подчинены не МВД, а минздраву. Раз так, то я, не будучи штатным сотрудником органов, имею полное право в частном порядке побеседовать с Малаховым. И никакая адвокатесса-холеричка не…
Тут он вдруг умолк, глядя на меня. Присмотрелся, будто глазам не веря.
– Владя, а ведь ты не адвокатши боишься.
Я молчал.
– Уж не за меня ли ты опасаешься? Уж не думаешь ли, что Малахов мне как-то навредить может?
Я молчал. Но молчал красноречиво.
– Эх, Владя-Владя… мало ты знаешь.
И вдруг что-то изменилось в ладье. Его зрачки стали глубокими, как болотная вода. А голос шел из центра лба:
– Кровожадный, безжалостный хищник Владимир. Рвущий когтями голые тела…
