– Извини, Петр. Новый мир здесь будет. Но я немного сдвинул сроки, когда говорил о нем. Хотел как лучше… Хотел, чтобы вам было легче умирать. Трудно умирать ради великой цели, когда она маячит где-то в бесконечности… Трудно, по себе знаю. Ладно, Петр, я пойду… С собой не приглашаю. Предполагаю, что тебя слишком многое здесь удерживает. Но когда-нибудь…
Он не договорил, потрепал меня по плечу.
– Куда вы идете, Учитель?
– Туда… – Он вновь показал вверх. – Надо отдохнуть, осмыслить случившееся, проанализировать ошибки.
– Но ведь она… через три дня схлопнется… как там тогда без воздуха, без аномальной энергии, без ничего?!
– Ты опять в этом смысле… Ну-у-у… Ты же знаешь, как я умею тянуть время. День можно растянуть в вечность, а уж три дня… Знал бы ты, сколько всего можно сотворить за три дня… Все. Прощай, Петр.
Я долго следил за ним, шагающим по лунной дорожке на холм… Но как он поднялся на вершину, не увидел – по плечу хлопнула чья-то ладонь. От неожиданности я подпрыгнул, в прыжке развернулся.
Передо мной стояла Аделина, я впервые мог разглядеть ее вот так, целиком, не что-то смутное, мимолетное и фрагментарное, норовящее исчезнуть за спиной.
В общем и целом я представлял ее правильно… Высокая, плечистая, можно назвать красивой… но это воинственная красота валькирии.
Ее глаза оказались ярко-синими. Не спрашивайте, как это можно было разглядеть в зеленовато-мертвенном лунном свете. Я разглядел.
– Ты… – начал было я и не закончил.
Она плюнула мне под ноги, развернулась резко, как по команде «кру-у-гом!», и исчезла.
Была и не стало.
Луна зеленела по-прежнему, а вот лунная дорожка исчезла, словно кто-то ее скатал по миновании надобности.
И я понял, что бездарно просрал свой шанс. Такой уж врожденный талант у Питера Пэна, такое вот имманентное качество – просирать все шансы. Петр, впрочем, не лучше.
Он ведь сказал «предполагаю»! Это он-то, все всегда знавший наперед! Что же это было, как не завуалированное предложение отправиться с ним?! А я все просрал…
Мне включили зеленый свет на небесном светофоре, а я протормозил…
И еще Аделина… Без лишних слов дала понять, каким кретином и ублюдком меня считает. Ее плевок угодил не в лицо, под ноги. Но душу жег, как кислота.
Я не находил себе места в саду, освещенном зеленой луной.
И не найду. Нет мне места ни на земле, ни под землей, ни на небе…
«Не дури, Пэн. Подходящее для тебя место есть. Причем рядом».
«Гонишь, Петр… Нет такого места. И тебя нет, ты плод моей расстроенной психики».
«А ты – моей. Так что квиты. А место – вон оно. В самый раз, как считаешь?»
Он протянул руку в указующем жесте. Или я протянул. Или оба мы протянули.
На этот раз, в виде исключения, мозговой паразит оказался прав… Подходящее место. То, что надо.
Мы подошли к альпийской горке. К другой, большей, устроенной Наткой на улице. Хорошее место, не поспоришь… Выковырнули несколько камней, собрали вместе, укрепили между ними рукоять меча.
«Надо рассчитать так, чтобы прошел под ребрами и угодил в сердце. Увеличивай угол».
«Ну, вот ты поучи Хармонтского Мясника, как народ резать, поучи…»
Угол я увеличил. Сработает идеально. Но надо с размаху, со всей силы. Туповат меч – какой хозяин, такое и оружие.
Петр притих. Ничем себя не проявлял. Что, в последний момент передумал, декадент? Ну так смотри, как это делают настоящие самураи… Надеюсь, все произойдет быстро и не слишком больно.
О-ох…
Все же больно…
И медленно…
Я замер в странной позе человека, стоявшего на коленях и собравшегося упасть ниц, но не падающего. Меч-подпорка не позволял впечататься лицом в альпийскую горку, я скользил по тупому лезвию, насаживал себя на него со скоростью несколько миллиметров в минуту. Было больно, очень больно, и я нетерпеливо ждал, когда же все закончится и начнется посмертие имени Шляпника, Великого и Ужасного.
Потом я, кажется, умер. Закрыл глаза и открыл их уже…
… в своей гостиной.
В окна светило весеннее солнце, оно и разбудило меня.
