пишущий. Не успел я перешагнуть порог, как он резко поднял голову. Если бы не нос в красных прожилках, играть бы ему роль отца благородного семейства в дешевых спектаклях. Грива седых волос, правильные черты лица, четко очерченный подбородок, вот только глаза были под стать носу – мутные и невыразительные.
– Что вам угодно?!. – он успел сказать членораздельно только начало фразы, как в следующую секунду его лицо с противным хрустом врезалось в столешницу. – А-а-у-у!!
Пока он жалобно выл, размазывая по лицу кровь и чернила, я обошел массивный стол и остановился в двух шагах. При моем приближении тот лихорадочными движениями попытался отодвинуть массивное кресло и вскочить, но резкий удар ноги опрокинул кресло вместе с его хозяином, отправив воспитателя в дальний угол. Новый вопль не успел набрать обороты, как сразу стих, стоило мне подойти к нему. Он вжался в угол, закрыл голову руками, шмыгая носом и тихонько подвывая. Размахнувшись, я расчетливо ударил его ногой по ребрам. Тот охнул, содрогнувшись всем телом, и неожиданно для меня заплакал:
– У-у-у! Не надо… больше. Я боюсь… боли. У-у-у! Пожалуйста, сэр!
Следующий удар ногой пришелся по рукам Твина, прижатым к лицу. Хозяин кабинета взвыл от вспышки острый боли в сломанном носу, после чего попытался отвернуться от меня к стенке, но вместо этого сполз на пол, сжавшись в комок и трясясь всем телом.
– Ты знаешь, почему я тебя бью?
– Не-е-т, сэ-эр, – гнусавил Твин, растягивая слова.
– В воспитательных целях. Согласно твоей исключительной методике.
– Спа-сибо, сэ-э-эр.
– Будем считать, что ты урок усвоил. Я здесь буду еще некоторое время. Если ты попадешься мне на глаза – добавлю еще. Все понял?
– Да-да, сэр. Все-все понял, сэр, – в его голосе чувствовалась такая угодливость и раболепие, что мне стало противно, будто я только что вступил ботинком в кучу дерьма. – Спасибо за урок, сэр!
Не успел я выйти, как из-за угла вылетела Луиза. Не глядя на меня, она хотела обогнуть меня словно препятствие, но я успел схватить ее за руку. Она выглядела расстроенной, испуганной и злой одновременно.
– Ой! Отпусти… Джон! А я… – она не договорила, как послышался тяжелый топот ног и из-за угла быстрым шагом вышла служительница с лицом, более подходящим суровому фельдфебелю, чем женщине. Глаза ее зло сверкали.
– Вот ты где, негодница! Как ты посмела!
– В чем дело, миссис? – холодно спросил я ее.
Она обожгла меня злым взглядом, потом медленно процедила:
– Кто вы такой, мистер? И что…
– Луиза, кто это? – я бесцеремонно перебил служительницу.
– Джон, это миссис Твин. Джон, я ничего не делала, только сказала, что ухожу и хочу забрать свои вещи. А она как закричит, как затопает ногами…
– Молчать, мерзавка! Она еще смеет врать тут!
Я заметил, что во время нашего разговора то дети, то взрослые, привлеченные громкими голосами, появлялись, кто из-за угла, кто выглядывал из дверей, но, увидев крепко сбитую фигуру миссис Твин, сразу прятались обратно.
– Луиза, иди, собирай свои вещи, а я пока поговорю с этой… миссис Твин. Встретимся у кабинета миссис Фридман, минут через… десять. Все, беги, маленькая!
– Стоять, Луиза Доббинс!! Ты не смеешь идти без разрешения своей воспитательницы! Сейчас же иди к мистеру Твину!
Девочка вздрогнула, будто ее кнутом хлестнули. Плечи поникли, а в глазах застыли слезы и страдание. Тут я уже не выдержал:
– Луиза, иди, собирай вещи, а вместо тебя к мистеру Твину пойдет эта женщина!
– Вы что себе…
Не успела мадам фельдфебель договорить, как ее физиономия оказалась впечатана в дверь кабинета своего мужа, затем я повернул ручку и с силой втолкнул ее внутрь. Сделав шаг вслед за ней, остановился на пороге и оглянулся на замершую девочку. У нее были такие большие изумленные глаза и широко открытый рот, что я не смог сдержать улыбку, несмотря на ситуацию.
– Иди! – повторил я еще раз.
Затем перешагнул через порог и захлопнул за собой дверь. У стены стояла бледная, как смерть, миссис Твин с отвисшей челюстью. Одной рукой она зажимала свой разбитый нос, а другая была протянута в сторону мужа. Я усмехнулся при виде этой картины.
– Что, дуреха, мужа своего не узнаешь?
Если говорить честно, то сидевшего в кресле мужчину я тоже не сразу узнал. Твин вставил в нос бумажные фитили, и перемазанная кровью и чернилами физиономия, начавшая опухать, окончательно превратила его лицо в страшную морду чудовища.
