фотографию женщины средних лет со светлыми волосами в красном свитере с оленем. Женщина стояла перед огромным, сложенным из камня камином, обнимая за плечи улыбающуюся девушку с широко расставленными голубыми глазами. Я сразу поняла, что это мама.
– Она здесь довольно толстая, – сказала я.
– Или беременна, – предположила Берни.
– Мной, да? – спросила я, продолжая изучать фотографию.
– Скорее всего, – сказала она, беря у меня снимок и внимательно его рассматривая. – И думаю, что женщина в красном свитере – твоя бабушка.
Я забрала фотографию у Бернадетт и снова уставилась на женщину со светлыми волосами:
– Да? Откуда ты знаешь?
– Посмотри на ее глаза, Хайди. Что скажешь?
– Они похожи на мамины, только не так широко посажены.
– Они похожи на твои, солнышко, – мягко сказала Бернадетт.
Мы просмотрели все фотографии несколько раз. Многие были сделаны в том же помещении, где проходила вечеринка, но на одной рядом с деревянным крыльцом стоял большой указатель с зеленой надписью: «Хиллтоп-Хоум, Либерти, штат Нью-Йорк».
– Надо показать их маме, когда она проснется! – радостно произнесла я. – Она знает, кто это, Берни! Она там была.
– Да, была, солнышко. Но ты знаешь, что твоя мама может и саму себя не узнать на фотографии. Тем более на старой.
– Берни, а может, когда мама увидит эти фотографии, она сразу все вспомнит, как от удара молнией? – Затем меня осенило: – Может, сооф тоже на фотографиях!
– Может, и так, – согласилась Берни, но я видела, что она в этом сомневается.
Пока мама спала, я, словно кувшинка, плыла по водам своего маленького пруда надежды. Я убивала время, снова и снова выискивая Либерти, штат Нью-Йорк, в географическом атласе и в десятый раз прижимая пальцем то место, где находился Хиллтоп-Хоум, – место, где моя мама и, может быть, бабушка стояли у большого камина, позируя для фотографии. Я думала о том, кто сделал снимок и как вышло, что мы с мамой оказались так далеко от Нью-Йорка. Я задавалась вопросом, где сейчас моя бабушка и стоит ли по-прежнему в Либерти Хиллтоп-Хоум. Я уже собиралась пойти спросить у Берни, не можем ли мы позвонить в справочную службу, когда услышала, как мама заворочалась и позвала нас из соседней комнаты.
Бернадетт незадолго до этого пошла к себе в квартиру покормить кошек, Клару Бартон и Печеньку, названных так в честь одной из ее любимых известных женщин и в честь моего любимого вида мороженого[5]. Кошки никогда не приходили к нам в квартиру – когда они хотели есть или чувствовали себя одиноко, то становились на пороге и звали Берни. Я волновалась, что они так ведут себя из-за того, что заразились от нее агорафобией, но Берни заверила меня, что это заболевание не было заразным – ни для людей, ни для животных.
Услышав, как мама зовет нас, я побежала на кухню и крикнула в дверной проход:
– Быстрее, Берни! Она проснулась!
Бернадетт сразу же вернулась в нашу квартиру, и мы вместе направились в мамину комнату. Она лежала под одеялом, протирая глаза.
Увидев нас, мама улыбнулась:
– Привет, Хайди. Привет, Детт.
Когда мама впервые назвала Бернадетт «Детт», Берни чуть не расплакалась от счастья. Мама нечасто использовала новые слова, и каждое из них было в нашем доме событием. Это слово было особенным – номер пятнадцать в списке.
– Привет, цветочек, – проворковала Бернадетт, усаживаясь рядом с мамой на кровать и убирая пряди волос с ее лица. – Как тебе спалось? Как твоя голова?
У мамы часто болела голова, и тогда она со стоном покачивалась взад и вперед, обхватив ее руками. Обычно ей становилось лучше, если она ложилась вздремнуть, но иногда нам приходилось давать ей таблетку. Ей сложно было принимать таблетки, так как она не могла их проглотить, поэтому Бернадетт измельчала их и смешивала получившуюся пудру с фруктовым желе. Мама любила желе почти так же, как мармеладки.
– Можно показать ей фотографии? – прошептала я.
– Погоди, Хайди, не торопись. Она только проснулась, а до этого у нее сильно болела голова. Дай ей прийти в себя.
Я еле могла усидеть на месте. Бернадетт ласково ворковала с мамой, пока та не отошла ото сна настолько, чтобы выбраться из постели и уйти в ванную причесываться и умываться.
Наконец мама вернулась и села рядом со мной на диван.
– Привет, Хайди, – сказала она, поглаживая меня по колену.
– Привет, мама, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно.
Я посмотрела на Бернадетт. Она пожала плечами.
– Мама, хочешь посмотреть красивые картинки? – спросила я.
Мама кивнула.
