– Это фотографии, которые сделали давным-давно в Хиллтоп-Хоум. Помнишь Хиллтоп-Хоум?
Мама улыбнулась и погладила меня по колену.
– Привет, Хайди, – снова сказала она.
– Привет, мама.
Я взяла стопку с фотографиями и выбрала одну, аккуратно держа ее за края, чтобы не помять:
– Смотри, мама, видишь Санта-Клауса?
Мама посмотрела на фотографию и улыбнулась. Я показала ей другую:
– Видишь этих людей?
Мама посмотрела на фотографию и снова улыбнулась. Бернадетт подошла к нам и бросила взгляд на фотографию, которую я показывала маме, через мое плечо.
– Красивые, правда, цветочек? – спросила она.
Мама сказала:
– Красивые, Детт.
– Смотри, мама. Кто это? – Я показала ей фотографию с девушкой и женщиной в красном свитере перед камином.
Мама посмотрела на фотографию и улыбнулась.
– Сооф, – сказала она.
У меня чуть не остановилось сердце.
– Где, мама? Покажи. Покажи, где сооф. – Я еле сдерживала возбуждение.
– Чай, Хайди? – неожиданно сказала мама, нервно приглаживая юбку обеими руками.
– Погоди, мама, потом. Сначала покажи мне сооф.
Мама принялась приглаживать юбку еще быстрее.
– Чай, Хайди? – спросила она чуть громче.
– Я не хочу чаю, мама. Я хочу, чтобы ты показала мне сооф. Покажи сооф, – настаивала я.
Я невольно повысила голос больше, чем следовало, и почувствовала, как Бернадетт сжимает мое плечо.
– Не приставай к маме, Хайди. Она покажет нам, когда сможет.
– Нет, не покажет, – сказала я, высвобождая свое плечо и резко убирая мамины руки от ее юбки. Я крепко сжала ее правую руку в своей, силой разогнув ее палец, и ткнула им в фотографию. – Покажи мне, мама. Где тут сооф?
– Хайди, прекрати, – сказала Бернадетт.
– Покажи, мама, – требовала я.
– Ой-ой. Ой-ой, – нервно повторила мама, пытаясь вырвать у меня руку. – Чай, Хайди? Чай?
– Не хочу я никакой чай! – крикнула я. – Просто скажи мне! Мне нужно знать.
Мама захныкала.
– Все, все, все, Хайди, ш-ш-ш, – забормотала она.
– Оставь маму в покое, Хайди, – строго сказала Бернадетт.
– Ты так мне ничего и не скажешь, да, мама? – закричала я, не обращая на Берни внимания. – Не скажешь? Не скажешь?
Я отпустила ее руку, разорвала фотографию на две части и швырнула их маме на колени.
Затем я убежала к себе в комнату, захлопнула дверь и бросилась на кровать лицом вниз, сдавленно всхлипывая.
Плакала я долго и так сильно, что мне казалось – у меня треснут ребра. Я представила, как мое сердце вылетит наружу, словно красная птичка, вырвавшаяся из клетки, и улетит искать себе кого-нибудь получше, чтобы в нем поселиться. Кого-нибудь, у кого есть своя история. Кого-нибудь, кто знает.
Через некоторое время я услышала, как дверь моей комнаты открылась, и вошли Бернадетт с мамой.
– Мама сделала тебе чаю, Хайди. Как ты любишь. Сядь, пожалуйста, солнышко, и выпей его. Ей это важно, – тихо сказала Бернадетт.
Я вытерла глаза и села. Мама держала в руках мою чашку с розами, грустная и обеспокоенная. Я взяла у нее чашку и попыталась улыбнуться:
– Спасибо, мама. Спасибо за чай.
– Хорошо, Хайди, чай, – сказала она, просияв. Затем развернулась и вышла из комнаты.
– Ты куда, цветочек? – крикнула Бернадетт ей вслед.
Мама вернулась секундой позже с двумя половинками фотографии, которую я порвала.
– Ой-ой, – сказала она, протягивая мне половинки. – Сооф.
Я медленно поднялась с кровати и подошла к ней:
