Я подумала о своем списке.
Вернувшись, Рой первым делом захотел увидеть фотографии. Мы показали ему те, что отобрали.
– Это точно он, – сказала Руби, – и Эллиот тоже. Ты только посмотри, Рой, у него были вьющиеся волосы. Никогда бы не подумала.
У Роя зазвонил телефон, и я ушла в комнату собираться. Я хотела взять с собой блокнот, на случай, если понадобится что-то добавить в список о лжи, и еще я хотела начать список вопросов для Трумэна Хилла. Я решила надеть красный свитер, чтобы Трумэн Хилл не мог соврать, что он не похож на тот, что на фотографиях, и как раз искала его, когда услышала шум мотора перед домом и шорох гравия на дороге. Вбежав в гостиную, я едва успела увидеть в окно удалявшуюся машину с Роем.
– Куда он? – с беспокойством спросила я. – Он просто разворачивает машину, да?
– Нет, он поехал в Хиллтоп, – сказала Руби. – Мистер Хилл позвонил ему и сказал, что ждет его со своим адвокатом.
– Но я ведь хотела поехать с ним! Рой знал, что я собиралась показать Эллиоту фотографии.
– Рой взял их с собой, – попыталась успокоить меня Руби.
Я расстроилась:
– Мои фотографии? Он забрал их?
– Только те, что мы отобрали, – уточнила она. – Остальные все на месте.
– Не нужно было этого делать. Не нужно было брать мои фотографии без разрешения, – еще больше расстроилась я. – И не нужно было уезжать без меня. Он знал, что я хочу поехать. Он мне разрешил.
– Нет, он сказал, что мы об этом поговорим, – напомнила Руби.
– Но мы не поговорили! А теперь он уехал!
– Он решил, что так будет лучше, Хайди. Лучше, если взрослые сами во всем разберутся.
– Взрослые и есть самые большие вруны! – закричала я.
– Мы скоро все узнаем, Хайди. Рой обещал позвонить нам оттуда.
Я не собиралась сидеть и ждать, когда зазвонит телефон. Я имела право быть в Хиллтопе, когда правда о маме наконец выйдет наружу. В тот день на улице было холодно, и ветер гнул деревья во дворе, как гигантские серые ежики для чистки труб. Я вбежала в маленькую спальню за красным свитером. У меня не было ничего теплее, чтобы не замерзнуть по пути в Хиллтоп.
Я была уверена, что Руби не положила свитер вместе с остальными вещами в верхний ящик с гвоздикой, так что выдвинула тот, что пониже. Он был полон крошечных вещей – украшенных лентами распашонок и рубашечек с овечками, котятами и утятами, большинство в магазинной упаковке с необрезанными этикетками. Я не слышала, как Руби вошла в комнату.
– Это вещи детей, которых я потеряла, – тихо произнесла она. – Всего их было трое.
Она смотрела на меня, прислонившись к двери, и, если бы Берни была здесь, она наверняка сказала бы, что глаза Руби рассказывают ее историю. Я быстро задвинула ящик, но было слишком поздно – печаль, лежавшая между мягкими слоями светлой ткани, вырвалась наружу и повисла в воздухе, как холодный влажный туман. Он окутал нас, полностью наполнив маленькую спальню, и время словно остановилось.
– Прости, Руби… Я не нарочно его открыла. Просто искала свой свитер.
– Вчера я выстирала его и повесила сушиться на крыльце. – Она помолчала и добавила: – Все равно мне пора все убрать из этого ящика.
Я видела, как выпущенный мной туман окутывает Руби. Я хотела сказать ей, что мне очень жаль, что она потеряла своих малышей и что я заставила ее об этом вспомнить. Вместо этого я предложила ей единственное, что мне пришло в голову. Я подошла к полке и сняла с нее тяжелую банку с мармеладом:
– Сначала здесь было тысяча пятьсот двадцать семь мармеладок. Но я вчера съела несколько штук, так что не знаю, сколько теперь их осталось. Возьми все себе.
Руби вытерла глаза тыльной стороной руки и печально улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она. – Где ты их взяла?
– Выиграла. Мне повезло.
– Не сомневаюсь, – усмехнулась она и села на кровать, а я села рядом с ней, держа банку на коленях. – Тысяча пятьсот двадцать семь, говоришь?
– Было, – ответила я.
Я наклонила банку, наблюдая, как конфеты перекатываются набок. Красные, зеленые, желтые, розовые, они сыпались вниз, то сталкиваясь, то снова разделяясь, складываясь в причудливые узоры. Хотя я и наклоняла банку, я не могла повлиять на то, что происходило внутри, – только лишь наблюдать.
– Так нечестно, – неожиданно вырвалось у меня. – Он обещал взять меня с собой.
