И вот внезапно я столкнулась со своей внутренней пустотой. Что, если никто из моих друзей не нуждался в спасении? А те, кто о нем безголосо молили, на мой взгляд, не стоили даже потери правого глаза. Я невольно коснулась повязки, скрывавшей ранение. Сегодня с утра Секира, осматривавшая глаз, довольно сказала, что краснота спала: сосуды зажили, а шрам над бровью уже совсем скоро превратится в тонкую полоску.
– Только радужка побледнела, – с удивлением произнесла она. – Один глаз карий, а другой будто позеленел. Но то, что я не вижу инфекции или раздражения, отличный знак. Зрение к тебе вот-вот вернется, Лис.
Но она врала, и мы обе это знали. С момента травмы прошло достаточно времени, и если бы у меня был шанс снова стать зрячей, то были бы сигналы: размытые очертания предметов или реакция на свет. Но нет – глаз выглядел нормально, но ни Войи не видел.
– Все мы что-то потеряли, – произнес знакомый голос у меня за спиной.
Шмулс, чернобровый кабатчик «Тромбона и гуся», с грустью смотрел на меня. В его пышных темных бакенбардах прорезалась седина, и теперь они выглядели, будто присыпанные пеплом.
– У вас вроде оба глаза на месте, – попыталась пошутить я. Но тот лишь неловко улыбнулся, пожал плечами и ответил:
– Я отдал бы оба, чтобы узнать, как там моя старшенькая в Кармаке. Я только-только стал дедом и уж обрадовался, что внуку предстоит расти в мире без войны. И на тебе…
Мы помолчали, затем Шмулс добавил:
– Все пустое. Мне не узнать о дочери, а тебе не вернуть глаз. Все, что мы можем, – это выпить чего покрепче. – И взмахнул рукой, приглашая внутрь.
В зале трактира было пусто. Хотя, казалось, обреченность должна способствовать пьянству. Заметив мое недоумение, кабатчик хрипло засмеялся.
– Я перестал пускать посетителей еще неделю назад. Все в таком ужасе от происходящего, что совсем не чувствуют берегов. Напиваются, как свиньи, ломают мебель, блюют на пол. – Мужчина скривился.
Мы присели. Шмулс разлил кас-кас из мутной бутылки в два небольших стакана. Мы залпом выпили горячительное. Крайнийский напиток обжег горло, но почему-то дал дышать чуть-чуть свободнее. Помнится, в прошлый раз кабатчик неодобрительно отзывался об этой выпивке, а тут даже глазом не моргнул.
Резкий звук заставил нас поднять головы, но это оказался всего лишь белоснежный кот, который вскочил на полку за стойкой и со звоном подвинул несколько бутылок.
– Кыш, дуралей, – разозлился кабатчик и было замахнулся, чтобы бросить в кота пепельницей со стола. Но пожалел и ее, и бутылки.
Я вздохнула и спросила:
– Ну и как давно вы на него работаете?
Шмулс поднял на меня тяжелый взгляд.
– Да бросьте. Не надо служить в отделе дознаний королевской стражи, чтобы догадаться. Повышенный интерес к моей персоне, кот – слишком все гладко. Поэтому я и спрашиваю: как давно?
Легкая тень улыбки мелькнула на лице кабатчика.
– Почитай что с детства. Он вытащил меня из одной передряги и дал ценный совет: «Найди то, что тебе нравится, и занимайся этим, чтобы сколотить состояние, а не наоборот». Богатств я так и не скопил, но живу получше многих.
– Что вы знаете о нем?
– Как и большая часть из нас – мало. Он был учителем в старой королевской семье, затем, когда произошел переворот, спешно покинул двор. Старик уверен в какой-то своей избранности и особой миссии. Я же просто благодарен ему за участие в моей жизни.
Я откинулась на спинку стула. Собрать такую огромную сеть осведомителей и скрыть о себе правду? Нужно было очень постараться, посвятить этому всю жизнь. Но разве такое возможно?
– У вас есть что-то для меня? – поинтересовалась я.
Мужчина, как мне показалось, был несколько смущен.
– Этих бумаг не должно было быть здесь. Другой почтальон нес это письмо. Но говорят, он пропал в Тилле. Эти звери открыли охоту на каждого из нас. Не знаю, как, но они теперь в курсе, что многие коты в Королевстве – не просто домашние любимцы.
Несмотря на то, что этот человек поначалу скрывал свои истинные мотивы, мне почему-то захотелось его подбодрить.
– Ваш почтальон выжил. И будет жить в достатке, если не задохнется в объятиях одной безумной старушки. А вот письмо не сохранилось.
Кабатчик выдохнул:
– Значит, не зря я его переписал, когда у меня остановился учитель. Можете назвать это безумием, но в ту ночь ко мне в кабак явился сам Войя.
Я удивленно приподняла брови. Рассказчик раздраженно махнул на меня рукой.
– Старик в тот день приехал поздно. Я гостеприимно встретил его, но тот даже отказался от пищи, так был утомлен и расстроен. В руках учитель держал кипу бумаг. И как только прошел внутрь, стал быстро писать, как полоумный, на свежем листе посвящение к тому, что уже у него было. «Это последнее мое
