– Мне и полпорции хватило, – промямлил я онемевшими губами.
– Ты рядом с одним из кадильщиков стоял. Я как его увидела, сразу сообразила, что там намечается. Успела прикрыться. А ты, видимо, мух ловил, поэтому тебя и зацепило.
– М-да, накрыло меня и в самом деле не по-детски, до сих пор все плывет перед глазами. О, кажется, выходят!
Скрипнули двери церквушки, и на темную улицу все также организованно, муравьиными цепочками, вышли местные жители. Не обращая на нас никакого внимания, в гнетущей тишине растекались они безмолвными серыми тенями по своим домам. Одного, правда, вывели под руки; он что-то мычал, пытался вырваться, потом, срываясь на хрип, громко запел:
Певца тут же успокоили, макнув головой в снег. Человек этот пытался еще сопротивляться, но вскоре затих. Охладившись, он подал знак рукой, чтобы его вытащили.
– Ну, ты как? – спросил его один из спутников.
– Плохо мне, Вась, – ответил буян, весь позеленевший. – Плохо, ети его… – договорить он не успел, схватился за живот, и его тут же вырвало чем-то черным.
– Почему всегда у меня так после проповеди-то? – почти плача спросил он, вытирая рот рукавом куртки.
– Да то демоны лезуть из тебя, Кузьма, демоны! Грешной ты человек, вот и лезуть они, язви их! – запричитала проходящая мимо бабка, крестясь возле рта. – Пьешь как скотина! Сколько раз говорили тебе – бросай это дело! А ты? Да куды там, без царя в голове!
– Не могу не пить я, баба Катя, не могу. Тошно на душе! Вот и пью.
Баба Катя презрительно сплюнула под ноги и поспешила домой. Кузьму опять начало выворачивать наизнанку.
Я отвернулся, не в силах смотреть на это.
– Ты не заметил ничего странного в жителях? – спросила Валя, тоже отвернувшись в сторону.
– Заметил: идиоты они все поголовно.
– Да нет, – улыбнулась Валя. – Я о другом.
– О чем?
– Почти у каждого жителя какие-то необычные опухоли есть. Я еще в церкви обратила на это внимание.
– Опухоли?
– Ну да. На лицах, на руках, шеях. Шишковидные вздутия.
– Чума? – насторожился я.
– Нет, точно не бубоны, – ответила Валя. – Скорее, ближе к онкологии. Может быть, где-то рядом есть радиоактивные участки?
– Полигон радиоактивных отходов? Вряд ли. Давно бы известно всем стало. Хм-м. Для нас это может представлять угрозу?
– Точно не могу сказать, но думаю, нет. Возможно, это как-то связано с внешними факторами. Может, вода отравлена?
– При случае разберемся, – сказал я. – Сейчас надо Саньку дождаться, который нам теплый прием обещал.
Последними из церкви на улицу вышли Санька и отец Марк. Паренек, увидев нас, замахал руками.
– Алексей! Валя! Идите сюда! Я вас с отцом Марком познакомлю.
– У тебя пистолет наготове? – прошептала Валя.
– Снял с предохранителя, – кивнул я в ответ. – Ох, недаром мне Брандт говорил: «Остерегайся верующих людей. Потому что у верующих людей есть боги, которые им все прощают». Пошли, что ли?
– Пойдем.
Отец Марк был крепким, высоким семидесятилетним стариком с узким, вытянутым, большеносым лицом с острыми скулами, какие есть не у каждого азиата. Оно, казалось, никогда не выражало никаких положительных эмоций, словно окаменев в гримасе сосредоточенного недовольства. Я протянул настоятелю руку в знак приветствия, но он даже не потрудился кивнуть в ответ – стоял не шелохнувшись, пронзая нас недобрым взглядом.
– Отец Марк, вот эти люди – Алексей и Валя, о которых я вам говорил сейчас. Они спасли мне жизнь, убили морглода. Представляете?!
– Убивать – не создавать, – сухо изрек тот, все так же буравя нас глазами.
Возникла неловкая пауза. Я в очередной раз пожалел о том, что напросился в гости: «Такие хрычи не то что переночевать, глотка воды не дадут. Эх, если бы не метель, плюнули бы на обещанное гостеприимство и пошли бы дальше – глядишь, до другого какого поселения добрались бы».
– Отец Марк, так ведь морглод жизни всему Вознесенскому не давал. Они… – начал Санька оправдывать нас.
Но Марк тут же его оборвал:
– Ты нарушил Устав.
– Что? – икнул паренек, вытянув лицо. – Я?
– Да, ты. Что гласит тридцать второй пункт?
