стоить жизни многим людям. Терпеть. Закусить удила и терпеть. Сквозь злость, сквозь ненависть. Еще наступит моё время. А пока терпеть».
Порох шумно высморкался в пол.
– Двигайте ногами. Чувствую, времени совсем мало. – И тут же скривился, схватившись за правый бок.
В полумгле я успел перехватить взгляд Науки и понял всё без слов – болезнь прогрессировала.
– Бугай! – позвал Порох, переводя дыхание.
Боец не спеша подошел.
– Есть еще чего у тебя во фляжке?
– Нет, пусто.
– Зараза! – выругался бандит. – Ладно, не беда. Есть еще трава преподобного. Покаемся.
– Порох, может, потерпишь малёха? Идти ведь еще…
– Вот и иди! За себя беспокойся! А мне надо. Понимаешь? – А потом, отвернувшись, тихо произнес: – Да ничего ты не понимаешь.
Порох достал пакет с бурой травой, ловко скрутил здоровой рукой сигаретку и прикурил от факела. В нос ударил едкий запах горьковатого дыма. Помня недавнее знакомство с этим ядом, организм мой тут же запротестовал, и я от греха подальше отошел в сторону. Бандит глубоко затянулся, самокрутка влажно затрещала, стреляя искрами; Порох довольно прищурился, глаз его сразу замаслянился, лицо будто поплыло.
– Убойная вещь! Ух, чтоб меня! – сказал он, засмеявшись. Смех быстро перешел в лающий кашель. – Знает ведь толк, собака! Отец Марк! Хех!
Бандит торжественно поднял указательный палец. Но сказать внятного ничего не смог. Какое-то время, пользуясь его неадекватностью, мы просто стояли, переводя дыхание.
– Говорил, идти надо, а сам… – совсем тихо пробурчал Радио. Остальные согласно кивнули.
Когда Порох стал подавать признаки вменяемости, бойцы совсем расслабились и едва не дремали.
– Ну-ка встать! – устало скомандовал главарь. Все тут же подскочили как ошпаренные. – Чего разлеглись? Шагаем дальше!
Первым вызвался идти Бугай.
– Проверю, нет ли еще кого, – хмуро сказал он, быстро уходя вперед. Было слышно, как его ботинки с хрустом давят хребты еще живых крыс. – Чисто, – наконец произнёс он из темноты, и все двинули в его сторону.
– Эй! Где ты там? – крикнул Порох, светя фонариком. Слабый свет дрожал, пытаясь пробиться сквозь густой мрак. Ответа не последовало. Только вдалеке испуганно отозвалось эхо. – Вот засранец! Я те устрою! Где ты там? Ну, выходи живее! Куда, черт тебя дери, запропастился?!
От долгого вглядывания в темноту перед глазами начали плясать причудливые огоньки, и уже сложно было отличить, что рождает воображение, а что происходит на самом деле.
– Радио, где ты? – впервые за всё время я услышал в голосе Пороха что-то, отдаленно похожее на страх. – Радио, если не отзовешься, я тебе, негодяй, устрою. Где ты?!
Наконец из темноты вывалился Радио – весь помятый, испуганный. Сослепу влетел прямо в главаря, попытался что-то сказать, но смог только что-то просипеть.
– Чего? – недовольно буркнул Порох.
Радио прочистил горло, словно оно покрылось толстой коркой ржавчины, и прошептал:
– Там аномалии какие-то. Не знаю таких. Не видел раньше. То ли «энерго», то ли еще что. На медуз похожие. Облепили распредкоробку и сидят.
– Ну а вы чего?
– Еле ноги унесли.
– Чего испугались-то?
Плечи Радио зябко передернулись.
– Не знаю. Вроде ничего такого, явного… но страх прям до самых костей пробирает… жуть!
– Это, видимо, ментальное воздействие, – вмешался в разговор Наука.
– Что? – повернулся к нему Порох. – Какое такое воздействие?
– Один из способов защиты. У змей – яд, у пчел – жало, у собак – клыки. А у этих медуз – ментальная защита, нагоняют чувство страха. Псионики.
– Понятно. Ты что, – обратился Порох к Радио, – не мог различить атаку псионика? У тебя же, вон, и эликсир для этих целей есть специальный. Выпил – и гуляй дальше. Тоже мне, разведчик!
Радио понуро опустил голову.
– Ладно, давайте двигаться вперед. Сколько у нас всего в запасе этого снадобья от псиоников? Шесть? Хорошо. Значит, так. Ты, Радио, вяжи этого, – Порох указал на меня. – Шпик, вяжи Науку и дохлого.
– Что? – изменился в лице Наука. – В каком смысле – «вязать»? Зачем?
