– В твоём доме есть еще кто-то, кроме тебя?
– Есть, – тут же ответил дурачок.
Все сразу напряглись, забряцали оружием.
– Кто? – спросил Порох, положив руку на кобуру.
– Птицы.
– А кроме птиц? Люди другие есть?
Голубь отрицательно покачал головой.
– Ты один тут живешь?
– С голубями, – прошептал тот. Было видно, беседа начала его утомлять. Он поднял голову, будто что-то пытаясь рассмотреть под потолком, тяжело вздохнул. – Я люблю голубей.
– Хорошо, парень. Еще один вопрос, последний. Ответь на него, и мы от тебя отстанем. Тут есть выход? Понимаешь меня? Отсюда можно выйти еще как-то, кроме вот этих ворот? Просто мы тут в переделку одну попали… в общем, нам бы выбраться. А мы уж тебя как-нибудь отблагодарим, не обидим. Ну как?
Голубь долго смотрел на Пороха немигающим взглядом. Тонкая струйка слюны свесилась с уголка его рта.
– Совсем плох, – обреченно выдохнул Радио и махнул рукой. – Бесполезно. Окончательно крыша протекла.
– Чего ты вылупился, бацилла?! – начал закипать Порох. – Отвечай, когда с тобой серьезные люди разговаривают!
– Я ем голубей, – невпопад ответил собеседник, глядя куда-то сквозь нас. – А выхода нет. Совсем нет. Только через двери. Через ворота нельзя выходить. Через ворота только на поезде выезжают. Через ворота нельзя.
– Твою мать! – выругался Порох.
– Только на поезде, – повторил Голубь и рассмеялся. Его жуткий лающий смех эхом забился под потолком, распугивая голубей.
– Чего ты ржешь?! – вновь зарычал Бугай. – Я тебе щас…
– Постой, – оборвал бойца Порох. – Голубь, а что ты там про поезд-то говорил?
Мальчишка вновь надолго задумался, потом сказал:
– Поезд едет по рельсам. Тут рельсы. Он едет.
– А поезд в рабочем состоянии?
Голубь раскосо улыбнулся.
– Он работает. Я смазываю поезд. Солидол. Тут есть семь бочек отличного солидола! Я люблю поезда. Еще запах солидола люблю. В подсобке много солидола. Я машинист поезда. Ухаживаю за ним, мажу его детальки. Собираю его и разбираю, собираю и разбираю.
– Во как! – хлопнув в ладоши, с едва скрываемой радостью произнес Порох. – Машинист, говоришь? И вот эту махину завести можешь?
– Могу, – кивнул парнишка. – Я же машинист.
– Да врет он, – шепнул Бугай. – Он же неадекватный. Видно же, что дурик. Он тебе в чем угодно признается: и что Лучника с Шалуном видел, и что Большие Лужи вдоль и поперек проходил один.
– Цыц! – злобно бросил Порох. Вновь обратился к Голубю, мягко, стараясь не давить: – А покатаешь нас?
– Покатаю, – кивнул тот. – Да.
– Ты, братец, будь добр, заведи свой замечательный поезд…
– Тепловоз, – поправил его Голубь.
– Хорошо, тепловоз, – улыбнулся Порох. – Покатаешь нас? А мы тебе голубей дадим. Много голубей. Целый, мать его, мешок голубей! Ты же ведь любишь голубей?
– Люблю! – улыбнулся дурачок. – Я ем голубей. Питательные. Их варить можно. Суп. И сырыми тоже иногда ем, когда сильно голодный. Еще яички их люблю пить. Но нельзя. Потому что из них получаются голуби. Надо экономить. Только по праздникам.
– Порох, – раздраженно сказал Бугай. – Мы только время теряем. Какой, к черту, поезд? Ты наши жизни вот этому придурку хочешь доверить? Да там и горючего, в этом тепловозе, уже, наверное, давно нет!
– Есть! – внезапно крикнул Голубь. – Я слежу. Есть. Замеряю. Специальная мерная палка, для горючего. Солидолом смазывают механизмы. Чтоб не ржавело. Все работает. На ходу всё.
– Ты, Бугай, помолчи, – сверкнул глазом Порох. – Не видишь, я с человеком разговариваю. А ты, Голубок, давай, заводи. Сейчас прорвемся сквозь оборону одну, а там видно будет. Иди, будь так любезен.
Голубь ловко запрыгнул по лестнице в голову тепловоза, забрался в тесную кабину. В полумраке было сложно разобрать, что он там делает. Сквозь его кряхтенье слышалось только лязганье каких-то железяк и рычагов, да в такт, словно помогая советом, под потолком ворковали птицы, шелестя крыльями. Я сомневался, что у парня что-нибудь получится, потому смотрел на всё это с явным скептицизмом.
