ступни, что она почувствовала себя на двадцать лет моложе.
Много чего она забыла, а теперь прошедшее счастье мстило ей, вновь и вновь всплывая в памяти, как, наверное, перед смертью проносится в голове вся жизнь.
В общем, было больно и трудно, но Александра брала малыша на руки, терлась носом о бархатную макушечку, вдыхала сладкий детский запах и забывала обо всем.
Каждый день она говорила себе, что решение принято, надо сказать Виктору, что она согласна снова выйти за него и зарегистрировать брак. Какой смысл тянуть дальше? Мешков сказал, чтобы она не соглашалась, если не простила, и она ведь не простила. Но зато ей стало абсолютно наплевать на все похождения мужа, прошлые, настоящие и будущие. Кажется, вполне адекватная замена прощению, не так ли?
Их новый брак станет прекрасным и счастливейшим из всех союзов, потому что каждый в нем получит, чего хочет. Она – детей, а Виктор – полную свободу от быта, а в качестве бонуса еще и свободу шляться по бабам.
И еще плюсик, незначительный, но все же приятный – ей снова не придется думать о деньгах. Не надо будет соблюдать сроки, гнать текст, писать под заказ и делать прочие низменные вещи, а снова можно вернуться к чистому искусству и работать, только когда душа этого требует. Правда, в последнее время душа ничего такого не требует, ну так это лишний аргумент выйти за бывшего мужа и вернуться к роли жены и матери.
И как только они поженятся, сразу пройдет тоска по Мешкову. Или… Может, встречаться с ним тайно, как Витька ходил к Инге в свое время?
От этой мысли ненадолго становилось весело.
Александра каждый вечер собиралась объявить Виктору, что согласна, вот только язык не поворачивался.
Он приходил домой, умывался, вытирался поданным ею свежим полотенцем, потом ел то, что она ставила перед ним на стол, – словом, все как раньше. Александра хлопотала вокруг него и думала: «Вот сейчас скажу! Нет, пусть сначала суп доест… тогда точно скажу… нет, за кофе… нет, он слишком устал, а ведь придется Гришу подготовить… может, лучше сначала с ребенком поговорить… да, сначала с ребенком! Только он в школе вымотался, отложу до выходных… да, точно! До воскресенья. На свежую голову беседую с Гришей, потом сразу с Виктором! Фух, до воскресенья можно расслабиться!»
Но воскресенье наступало и оказывалось набито аргументами в пользу того, чтобы отложить важный разговор. Одним словом, прокрастинация совершенно овладела Александрой.
Иногда она думала, что надо переспать с Виктором. Любовник он никакой, и маловероятно, что оживут былые чувства, но вдруг…
И точно так же находился миллион аргументов не приглашать бывшего мужа в свою постель.
В конце концов она решила, что согласится на брак без интима. Виктор наверняка с энтузиазмом воспримет этот вариант, может, от радости даже забудет прикинуться огорченным.
Александра поклялась себе самой страшной клятвой, что вечером обязательно скажет Виктору свое решение, а потом они вместе придумают, как лучше сообщить Грише. Сначала ей поговорить, или отцу, или обоим сразу.
Хватит самой все обдумывать и решать, надо советоваться. Тут Александра вспомнила, что, помимо бывшего, есть на свете еще люди, с которыми она может посоветоваться. Лучше всего она поговорила бы с Лидой, только прекрасно знала, что скажет подруга. А может быть, и не только скажет: Лидка – женщина решительная и вполне способна начать масштабную спасательную операцию, после которой никто костей не соберет. Придется ей рассказать постфактум, когда уже ничего нельзя будет исправить.
Александра позвонила родителям. Мама гуляла с подружками по магазинам, а отец сидел дома и, услышав, что дочери надо поговорить, сказал, что приедет немедленно. Это обрадовало, потому что важные житейские дела ей всегда было легче обсуждать вдвоем с отцом. Мама слишком волновалась за дочь.
Александра бросилась готовить шарлотку. Вообще, больше всего папа любил к чаю самые пошлые пряники, желательно зачерствевшие, но бежать за ними в «Пятерочку» было невозможно. На улице страшный дождь, нельзя выносить под такой ребенка, а одного дома его тоже не оставишь.
Папа припарковался на улице, не стал заезжать во двор. Вообще чувствовалось, что ему не слишком приятно находиться в доме женщины, которая увела у дочери мужа, хоть теперь она и умерла и всякие счеты покончены. Александра вспомнила, как ей самой было неуютно здесь первое время, как невозможно пить из чужой чашки, смотреть в чужие зеркала… Дом словно выталкивал ее, как занозу, а потом ничего, привык. И она привыкла.
Витя стоял в манеже, выспавшийся, румяный, с улыбкой до ушей, и, увидев постороннего человека, энергично затряс погремушкой. Папа взглянул на него довольно холодно, и Александре сразу захотелось сказать, чтобы привыкал, потому что теперь это будет его внук.
– Симпатичный малыш, – произнес отец равнодушно. Он сел за стол, но к поданному угощению не притронулся. Даже чаю не пригубил.
Наступила неловкая пауза. Витя уже привык, что его постоянно держат на ручках, и не мог понять, как это – он проснулся и до сих пор в манеже? Нахмурился, несколько раз стукнул погремушкой по бортику, пролепетал что-то возмущенное, но не заплакал, а занялся своими делами.
– Надеюсь, ты позвала меня, чтобы я помог тебе развязаться с этой байдой? – спросил папа.
– А?
– Я готов говорить с Виктором.
– То есть?
