— Откуда? — подозрительно сузил он глаза.
— Ольховский, оденься. Я понимаю, что Барби бывшая, но вот нечего ее в полотенце встречать! А она сейчас заявится.
— Серебрянская, ты в себе?
— Нет, — честно призналась ему. — Нам нужно поговорить.
Когда Кирилл зашел на кухню, я как раз следила за кофе. Решила заварить в турке покрепче. Оглянувшись на него, оценила вид в домашних брюках и обтягивающей футболке. Он был таким родным. Хотелось обнять, прижаться к нему и никуда не отпускать.
— Что с тобой произошло, что ты смотришь на меня таким взглядом? — осторожно поинтересовался Ольховский.
От необходимости отвечать меня избавил кофе. Не дала ему сбежать, ловко подхватив турку, и разлила по чашкам. Поставив на стол, вернулась, достала сахар и печенье, которое выложила в вазочку.
— Давай пить кофе. Сейчас все равно поговорить не успеем, — сказала Кириллу, ошеломленно наблюдавшему, как я хозяйничаю у него на кухне.
— Почему?
Прозвучавший звонок послужил ответом.
— Кирилл, там твоя Барби. Не знаю, о чем вы будете говорить в коридоре, но, когда она ворвется на кухню, ее словами будет… А впрочем, я лучше напишу и отдам тебе листок. Сравнишь.
Сказав это, отодвинула его, пройдя в комнату, взяла листок из принтера с ручкой и кивнула замершему на пороге Киру в сторону двери:
— Иди, открывай.
Сама же помчалась на кухню. Идея мне понравилась. Это был шанс хоть как-то его убедить в правдивости моих слов. Сев за стол, я стала быстро писать.
К тому моменту, как на пороге возникла белокурая фурия, я, демонстративно глядя на Кирилла, отложила ручку и сложила листок. Далее все развивалось по уже известному сценарию, вот только когда она в ярости рванула на выход, я сорвалась с места за ней, сунув Кириллу в руки листок.
— Снежана, постой, — догнала у самой двери.
— Чего надо? — зашипела она.
— Чемодана! — гаркнула в ответ. И пока та хлопала ресницами, нырнула в спальню и выкатила два больших чемодана.
Кирилл же говорил, что они собраны, а я не хотела, чтобы они еще встречались.
— Ты забыла, — впихнула ей. — И еще раз сюда сунешься — ноги переломаю!
Пока та приходила в себя от моей наглости, выставила ее, подталкивая чемоданами, и захлопнула дверь перед самым носом. С чувством исполненного долга обернулась, застав мрачного Ольховского стоящим в коридоре со скрещенными на груди руками.
— И как это понимать?
Я уж думала, что он насчет моего самоуправства, но Кирилл потряс листком с дословно записанным разговором с бывшей:
— Серебрянская, у тебя экстрасенсорные способности открылись?
— Идем кофе пить, — устало сказала ему, — я тебе все расскажу.
Конечно, моя история попахивала сумасшествием, но я рассказала действительно все. За это время мы выпили не одну чашку кофе. Кирилл не побежал вызывать людей в белых халатах, а задавал вопросы. Я говорила и говорила, вспоминая обо всем. Когда закончила на том, как оказалась в своем дворе, чувствовала себя выжатой как лимон, но в то же время испытывала облегчение.
— Поехали! — решил Кирилл после непродолжительного задумчивого молчания.
Признаться, я немного опешила.
— Куда?!
— На дачу. В прошлый раз мы взяли оттуда дневник. Значит, сейчас он еще там.
— А поехали! — улыбнулась я. — Только… в прошлый раз мы выехали днем.
— Почему?
— Ты хотел вещи своей Барби вернуть, чтобы она больше не возвращалась, но, как видишь, я избавила тебя от этой необходимости и выкроила нам свободное время.
Пока он соображал, встала и обошла стол, сев ему на колени.
— Кир, я безумно соскучилась, — проникновенно сказала ему, заглядывая в глаза.
— Ты же понимаешь, что для меня мы встретились только сейчас? — уточнил он, но обнял меня.
— Ольховский, — я положила руки ему на грудь, чуть сжав материю футболки, — я нравлюсь тебе с третьего класса, а с седьмого ты в меня влюблен. Не смотри так, сам мне признался! Я к тебе переехала, и ты меня поставил перед фактом, что мы поженимся и я рожу тебе пятерых детей. Сразу после окончания института этим займемся, чтобы я беременная не нервничала на экзаменах. А еще, гад, обозвал меня тугодумом и подслеповатой, так как я тебя не разглядела сразу. Так что говорю один раз, и запомни — я тебя разглядела! Ольховский, без вариантов, ты — мой!
