– Что, простите?
Они редко гладили, а когда это было необходимо, стелили на кровать купальное полотенце и гладили на нем. Вот так мы и живем, хотелось ей сказать свекрови. Мы ничего не гладим, у нас нет денег, и я вам очень благодарна за наследственность, из-за которой ваш сын теряет все, что я любила в нем. Но Бойды, судя по всему, винили в его депрессии Жюль. Потому что у них не было гладильной доски, потому что они едва сводили концы с концами, может, потому, что Жюль еврейка (Деннис не единожды упоминал о том, что его отец помешан на документальных материалах Третьего рейха), потому что Бойды сами неприятные люди, которые не дали сыну тепла и любви… и, может, в этом причина его неизъяснимой печали, и кто мог винить его? Деннис и Жюль оба выросли в семьях, где не все было благополучно. Это сблизило их, и они сошлись, чтобы создать благополучный дом и сказать: ну вас к дьяволу, бессчастные семьи. Домашний очаг Вулфов в «Лабиринте» убедил Жюль, что самодостаточный, эмоционально уравновешенный тесный семейный круг создать можно. Ей захотелось создать с Деннисом такой же очаг, только новый, скромный, и они почти преуспели в этом, когда Эш и Итан вдруг поднялись на такую вершину жизни, какой практически невозможно достичь. И потом, позже, когда на Денниса снова навалилась депрессия.
Однажды утром, проснувшись и глядя на расслабленное, спокойное лицо спящего Денниса, она подумала, что скоро он проснется и вспомнит, каково ему в собственной шкуре, и день рухнет. Так жалко, что он не может просто спать да спать, ведь во сне он, похоже, почти счастлив. Задумавшись над этим, Жюль вдруг поняла, что ее сейчас стошнит, и, когда согнулась над холодной раковиной, ей вспомнились еще случаи, когда ее рвало. Наиболее памятный произошел в Исландии, и позже в колледже она перепила несколько раз. На этот раз было по-другому. Она решила, что это от злоключений, но дело, конечно, было не в этом. Часом позже крошечный электрический разряд ударил по груди. Со смутной тревогой Жюль подумала, что последний раз месячных у нее толком и не было, на что она в то время особенного внимания не обратила. Пустяки, такое случалось в жизни не раз.
Жюль, сделав тест на беременность и уставившись на результат, села на пол в маленькой ванной, чувствуя пульсацию крови в висках, и попыталась вспомнить, как и когда это случилось. Эти последние месячные явно были и не месячные вовсе, а, должно быть, как пишут в книгах, имплантационное кровотечение. С тех пор, как у Денниса случился инсульт и после, когда он вышел из больницы, они редко занимались любовью. Сейчас он был равнодушен к этому, не то чтобы совсем, но все-таки. Новый пациент Жюль – Хоуи, программист с застарелой проблемой перемещения, застенчиво признался, что мастурбировал, думая о ней, когда лежал в кровати с женой. Кровать так тряслась, сказал он, «что жена проснулась и приняла это за землетрясение». А между тем собственный муж Жюль был к ней равнодушен.
Она попыталась посчитать срок, вспоминая недели до того, как с Деннисом случился инсульт, и еще до рецидива депрессии, из-за которого он сделался вялым и неуклюжим. Она вспомнила один вечер, незадолго до премьеры спектакля Эш «Призраки», когда они были в Музее радио и телевидения на официальном открытии выставки под названием «Земля эта – Фигляндия». Итан стоял где-то в уголке главного выставочного зала рядом с Эш в окружении меценатов, аниматоров и друзей. На нем был смокинг, одной рукой он обнимал Эш, которая была одета в прозрачное и очень короткое платье с крошечными перламутровыми пуговицами, сбегающими по спине, платье напоминало костюм из «Сна в летнюю ночь». По случайному совпадению Эш надеялась поставить эту пьесу в ближайшем будущем. Накануне Эш поделилась, что платье «от Марко Кастеллано», но Жюль это ровным счетом ни о чем не говорило. Итан заметил, что Жюль смотрит на него из другого конца зала и улыбнулся ей.
Что он хотел сказать? Наверное, просто: «Все это внимание, разве оно не унизительно?» Или: «Знаю, тебе скучно. Мне тоже». Или всего лишь: «Эй, привет, Жюль Хэндлер-Бойд, друг моей юности, родственная душа, товарищ». Но в любом случае, эта улыбка снова пробудила в Жюль старое, хорошо знакомое давящее чувство, что у них с Деннисом нет ничего, кроме осознания собственного ничтожества и уныния. Пока они с Деннисом ехали домой на метро и поднимались на пятый этаж, узкие туфли на высоком каблуке успели стереть ей пальцы до крови. В квартире они разделись, и Жюль в ванной поставила кровоточащую ногу в раковину под кран. Вошел Деннис и сказал:
– Ты похожа на журавля.
– Я и чувствую себя журавлем. Этакой глупой нескладехой. В противоположность обворожительной фее Эш. Это был Марко Кастеллано, к слову сказать.
– Чего?
– Вот и я о том же.
Она думала, что они живут на первых ступеньках своей взрослой жизни, в любви и дружбе, лелеют ростки своих карьер, и все могло быть совершенно прекрасно, даже великолепно, если бы не их друзья, чья жизнь была много прекраснее.
Но Деннис сказал:
– Знаешь, если бы мне нужна была фея, я искал бы ее в волшебном лесу.
На пороге ванной галстук был сброшен, пояс-шарф развязан. На фоне смуглого, крепко сложенного Денниса Жюль терялась, но ее это не беспокоило, она знала, что он не способен ей изменить. Высокий и красивый, не выбитый из колеи ни роскошным вечером, ни Марко Кастеллано, он сразил ее. Сегодня не было нужды сравнивать жизни, в этом никогда не было нужды, с удивительным облегчением поняла она. Вместо этого ее притягивала к себе гипнотическая необъяснимая сила ее мужа, который был великолепен и несомненно тянулся к ней, темные глаза обхватили ее и поглотили. Ванная обычно казалась такой маленькой и тесной. Теперь казалось, что ее заполнил собой Деннис, надежный мужчина, на которого она претендовала. К Эш и Итану это не имело никакого отношения. Это принадлежало ей одной. Посторонние были изгнаны отсюда, начиналась своя личная жизнь.
