решила, что лучший выход – просто перестать смотреть новости по вечерам. Кэти держалась, повторяя снова и снова свою просьбу потерпеть, но по прошествии часа она явно очень устала. На последних кадрах, которые пустили уже во время титров, она легонько высморкалась в платок и покачала головой.
Деннис выключил телевизор и пошел укладывать Рори спать.
– Ты еще тут? – спросил Джона.
– Да, – молвила в трубку Жюль.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– Не хочу сейчас включать психотерапевта, – сказала Жюль, – но у меня сложилось такое впечатление, будто Кэти просто мстит за то, что когда-то сделали с ней. Как ей кажется.
– Поясни?
– Я о том, что ей кажется, будто никто не встал на ее сторону в той ситуации с Гудменом. Что всем было наплевать. Так что когда случилась беда, ей естественно захотелось побыть героиней. Вот только она не героиня. Денег все еще нет. И вот она поступает с этими людьми так же, как Гудмен поступил с ней. И мы тоже – по ее словам.
– Да, вот именно. Мы ее уничтожили.
– А ты думаешь, это так? – спросил Джона.
– Ох, не знаю, – мягко сказала Жюль.
– Ты вообще хоть иногда вспоминаешь о нем? О Гудмене? – внезапно спросил Джона.
– Я помню его сгоревший нос. Колени. И то, какие у него были большие ноги в сандалиях.
– Да, он был крутым крупным самцом, – сказал Джона. – Был. Он мне так нравился, но тогда я не мог с этим смириться. Я никому не мог признаться, что я – гей.
Я и себе с трудом мог в этом признаться. Хотя, видит бог, я всегда им был, – он помолчал немного. – Интересно, как у него дела сейчас? И где он? Я имею в виду… Кэти смогла обо всем забыть, а он сделал карьеру и состояние. В конце концов, я понятия не имею, какими талантами он обладает, кроме своего очевидного таланта просрать все на свете.
– Или соблазнить всех на свете, – слабым голосом добавила Жюль.
– Так как, по-твоему, что на самом деле произошло у них с Кэт?
– Джона, – опешила Жюль. Она понятия не имела, что сказать. Как так вышло, что он ни разу не спрашивал ее об этом напрямую за все годы дружбы?
– Мы только что пережили теракт и пытаемся держаться вместе. И вот ты спрашиваешь меня о Гудмене и Кэти? Именно сейчас?
Она попыталась увильнуть от его вопроса, но получилось не очень правдоподобно.
– Извини, – удивленно пробормотал Джона. – Ты никогда не думала об этом?
Жюль выдержала красноречивую паузу.
– Да, – наконец, сказала она. – Думала.
– Если бы в восемьдесят шестом году, после того, как мне поставили диагноз, кто-нибудь сказал, что в две тысячи втором я буду все еще жив, я бы спросил: что вы курили? – сказал Роберт Такахаси, стоя в окружении темного золота банкетной комнаты. Его слова встретили вежливым смехом и несколько зловещим жидким покашливанием, затерявшимся между столами.
– И опять-таки, если бы кто-то сказал мне, что в небоскребы, стоящие посреди Нью-Йорка, врежутся угнанные самолеты, я бы спросил то же самое.
Ранее тем же вечером, когда Роберт репетировал эту речь в лофте Джоны, тот сказал ему, что тема терроризма уже не так актуальна и попахивает стереотипами. Но Роберт настоял, что об этом нужно сказать.
– Теперь, спустя шестнадцать лет после того, как я узнал о своем диагнозе, понял, что благодаря ингибиторам протеазы и внимательному подходу, ВИЧ уже давно перестал быть смертельным приговором, – продолжал Роберт. – Я благодарен фонду правовой опеки «Лямбда» за то, что они подыскали мне отличную работу, где я и работал все эти годы – на удивление вполне живой. Это было ужасное, страшное для меня время, но теперь наступила новая эра, хотя я думаю, мы и ее можем назвать очень тревожной.
Я тоже чувствую эту тревогу. Но не только ее. Кроме нее меня переполняет надежда. И жизнь. Последнее – особенно.
После были аплодисменты, кофе и горы желатинового десерта с тремя ягодами. Никто не любил эти десерты, и есть особо не стал – просто вяло поковырял. Следующую речь произнес французский ретровиролог. Последней выступала миниатюрная монахиня-активистка. Она тянулась к слишком высоко поднятому микрофону и потрясала кулачком. Джона и Роберт, облаченные в дорогие черные костюмы, которые в прошлом часто служили им похоронными, сидели во главе стола. Все займы и кредиты «Доминики», сделанные на рубеже двадцатого века, окупились – ее высокие потолки и обшитые деревом стены прекрасно позволяли устраивать благотворительные вечера, вроде этого. Близился конец февраля, все зимние развлечения в городе свернули, потому что
