Итан глубок, тревожен, но он как-то бодро приспосабливается к любой ситуации.
– А почему девушкам всегда нужен кто-нибудь мрачный и унылый? – спросил Итан. – Я вижу унылого человека в твоем будущем. Человека и впрямь несчастного.
– Неужели?
– Да. А я тем временем буду сидеть дома с пустым холодильником и своими мультяшками, оплакивая разгром демократов в семьдесят втором году. Пожалуйста, присылай мне открытки из внешнего мира, – попросил Итан. – Отправляй их по почте туда, где я проведу остаток своей одинокой жизни.
– И где же это будет?
– Ты просто посылай открытки по адресу: Итану Фигмену, Дуплистое Дерево номер шесть, Белкнап, Массачусетс, ноль один двести шестьдесят три.
– Красиво звучит, – ответила Жюль, живо представив себе, как Итан в своем дупле греет себе чай на огне, облаченный в стеганый атласный халат с малиновым отливом. В этом образе он превратился в некоего мохнатого лесного зверя из книги К. С. Льюиса, все же сохранив характерные черты лица Итана.
– А что, если дела не наладятся? – спросил Итан. – Об этом я и правда никогда не думал. В «Лесном духе» я всегда был таким, знаешь, странным на вид анимационным малым, веселым толстячком, крутящим косяки, а все остальные понимали, что дела мои, в общем, хреновые. Да я и сам это знал. Смотришь вечерние новости, сидишь с папашей перед телевизором, поедаешь бифарони. Но мы с тобой и все наши знакомые – мы были слишком юными, чтобы различать детали. Сонгми, вся эта фигня. Нас как бы потеряли из виду.
– Точно.
Жюль едва ли приходило в голову, что другие люди не потерялись из виду. Она не знала, каково это – попасть в настоящую драму. Делать что-то важное. Быть храбрым. Храбрость – до чего же невообразимая мысль.
– Не могу решить, хорошо это или плохо, – сказал он. – Определенно хорошо в той части, что мы остались в живых. Я не умер бессмысленной смертью в Ханое – наверняка же мог бы случайно выстрелить в себя из своего эм шестнадцать. С другой стороны, плохо, что мы лишились опыта. Понимаешь, о чем я? – спросил Итан, вдруг приподнявшись в темной берлоге. К его волосам прилипли пушинки от ковра, словно налет снега, упавшего туда, когда он на мгновенье высунул голову из Дуплистого Дерева номер шесть, чтобы посмотреть, какая погода на улице.
– Опыта? – переспросила Жюль.
– Ну да, его тоже, но и еще кое-чего, – сказал Итан. – Прозвучит претенциозно, но я хочу поменьше думать о себе.
Он сделал паузу и взглянул на нее, ожидая реакции.
– Не совсем тебя понимаю.
– Я хочу поменьше думать о том, чего мне хочется и что я упустил. Я хочу думать о других вещах – других людях вообще в других местах. Я так устал от всех этих ироничных шуточек, понятных только посвященным, от воспроизведения строчек из телешоу и книг. От всего… очерченного мира. Мне нужен безграничный мир.
– Безграничный мир, – повторила Жюль по той лишь причине, что именно такие вещи они говорили друг другу, считая это остроумным. Как раз такие разговоры Итану, как он уверяет, больше не нужны.
– Ты можешь это получить, – быстро сказала она. – Я уверена, что все это у тебя может быть.
– Это будет моей целью в новом году, – подхватил он. – А у тебя какая будет цель?
– Понятия не имею.
– Ну, расскажешь, когда придумаешь, – сказал он и так широко зевнул, что она смогла увидеть многочисленные пломбы у него во рту.
Жюль предполагала, что ее цель не будет такой благородной, как у него. Она захочет чего-нибудь такого, что будет касаться ее самой и принесет ей удовольствие. А тут она внезапно поняла, чего ей хочется: чтобы ее полюбил человек, которого зовут не Итан Фигмен. Жестокость этого осознания ошарашила, но теперь она знала, что хочет быть любимой и откликаться на любовь, даже если человек окажется недостойным. Она хотела чуть ли не съесть этого человека – и чтобы он ее чуть ли не съел. Гудмен подошел бы для этого идеально. Она вспоминала, как он запустил руку в волосы Кэти Киплинджер, а рот его пропитался ее бесцветным блеском для губ. Но Гудмен уже занят, да и вообще он – ужасный выбор во многих отношениях, не говоря уже о том решающем обстоятельстве, что он не желает Жюль, и никогда не возжелает – а это было важнейшим элементом: нужно, чтобы и она была желанной. Она жалела, что не может добиться такого от Гудмена в этом году – последнем полном году, который все они проведут вместе. Еще даже не зная этого, она испытывала интуитивное чувство неотложности. Чего она хотела – и хотела прямо сейчас, – так это быть любимой человеком, который ее волнует. Ничего дурного в этом не было. Но все равно оставалось чувство, что это нехорошо по отношению к Итану и нечестно.
В других комнатах кутилы начинали разбредаться. Коллеги Гила Вулфа нетвердо опирались на своих жен. Жены тащили мужей, и все они пробирались к вешалке в холле, которая фактически превратилась в сплошную груду безликой одежды.
– Извини, разговор действительно интересный, но мне пора спать, – сказал Итан и отвернулся от Жюль, не зная о ее тайном новогоднем решении, так что взору ее предстала искривленная стена его спины, которая вырастала и падала в утро и в настоящее начало 1975 года.
В тот последующий год в их среде происходили перемены не разительные, а исключительно неуловимые. Удлинялись лица,
