возможность принять самое главное решение в жизни, то что уж говорить о менее важных вещах.
Натаниэль наклонил голову и произнёс:
– Знаешь, ты противоречивый. Не любишь, когда ограничивают твою свободу, но веришь в предопределенность.
– Для Вселенной нет никакого значения, во что я верю.
– Думаю, ты ошибаешься, – он поднял глаза к потолку и посмотрел на него так, словно над нами было звёздное небо. – По-моему, ты один из тех, к кому прислушиваются больше, чем к остальным.
Я равнодушно пожал плечами, а Натаниэль вдруг попросил:
– Покажи мне Фаллена.
Он вздрогнул от прикосновения моей холодной руки ко лбу и радостно посмотрел вперёд сияющим взглядом, словно все эти дни боялся, что не сможет увидеть Фаллена вновь.
Я вдруг с удивлением подумал, что Фаллен тоже как будто рад тому, что Натаниэль может его видеть. Мне даже показалось, что если бы я спросил его, не хочет ли он теперь сопровождать Натаниэля вместо меня, то мог бы услышать в ответ «да». Это была очень глупая мысль, но я, скорее всего, задал бы свой вопрос, если бы Натаниэль не убрал мою руку со лба и не сказал:
– Я придумал. – Ян выглядел так, словно только что открыл новую планету. – Если ты… если ты можешь показать мне то, что хочешь… Фаллена. И если ты можешь приказать мне сделать то, что тебе нужно, тогда… Тогда… ты мог бы узнать и то, о чём я думаю.
Эта идея, конечно, не была лишена смысла, но, к счастью, мне не было настолько интересно, о чём думает Натаниэль, чтобы пытаться насильно лезть к нему в голову.
Я собирался ответить, что это не лучшая мысль, но он вдруг спросил меня уже более спокойным тоном:
– Скажи, может быть, ты слышишь голоса?
Автоматически кивнув, я проговорил немного растерянно:
– Я слышу. Но не понимаю, о чём они говорят. Это даже не совсем голоса… так, шум.
Натаниэль посмотрел на меня так, словно хотел сказать что-то важное, но в последний момент передумал, и его лицо вдруг приобрело выражение великого врача-диагноста. Это было одновременно и немного неприятно, и забавно: «Шастов, мне очень жаль, но у вас шизофрения, и я прописываю вам немедленную лоботомию. Фаллен, скальпель мне».
– Итак, доктор, что вы предлагаете?
– Заставь меня что-нибудь сделать, – решительно произнёс Натаниэль. – Посмотри мне в глаза.
Удивленно вздохнув, я невольно поймал его сосредоточенный взгляд. Это было необыкновенное чувство – я вдруг всем своим существом ощутил, что если захочу, то без всяких усилий смогу сделать Натаниэля своим Фалленом, заставив его беспрекословно подчиниться любому моему приказу.
Сжав зубы, словно от боли, он смотрел на меня бесконечно доверчиво. Мне захотелось отвести взгляд в сторону, но почему-то я не смог этого сделать, как будто одна часть меня не хотела мучить Натаниэля, а другая желала оставить всё как есть.
Это было безумно неправильно, и я прошептал:
– Защищайся, слышишь, защищайся от меня!
Он резко дернулся назад, закрывая глаза, и прошептал с улыбкой:
– Вау, получилось.
Я посмотрел на сеточку сосудов вокруг его радужной оболочки и вместо ответа спросил:
– Скажи, тебе больно?
– Да, – он снова на секунду закрыл глаза. – Но это ведь нормально. Невозможно подчинить кого-то своей воле, не причинив ему некоторое количество боли. Ты же занимался конным спортом и должен знать. Не зря придумали шпоры и хлыстик, правда? Ну а теперь, – Натаниэль вздохнул. – Попробуй понять, о чём я думаю.
Его зрачки снова расширились, предоставляя бесконечную власть над всем существом Натаниэля, и мне опять стало безумно весело. Я изо всех сил постарался сосредоточиться на глазах. Но сколько я ни пытался, всё равно видел в них лишь собственное отражение и больше ничего: никаких мыслей и никаких подсказок.
Мне было весело. Слишком весело. Я знал, что Натаниэлю больно от моего взгляда, но мне всё равно было смешно, как будто его чувства вдруг потеряли своё человеческое значение. Мне уже совершенно не хотелось читать его мысли. И я, нарочно забыв о нашей цели, собираясь испытать свою новую способность контролировать Натаниэля, заставив его сделать что-нибудь опасное, такое, чего бы он никогда не сделал сам. Ещё секунда, и я отдал бы безмолвный приказ, но меня остановило сердитое:
– Хватит.
Это слово ударило меня, словно хлыстик, причинив почти физическую боль.
Я так увлекся самолюбованием и чувством контроля над волей Натаниэля, что сначала даже не понял, кому именно оно принадлежало.
