Хищники медленно разделились, окружая повозку. У Болюся сердце в пятки свалилось. Умудрился же он от скуки растратить часть скопленной силы на своего попутчика. Старые кости, морщенная плоть плохо гонят силу. Если и хватит – то на одного зверя, и то, верно, вожак устоит. Да и отповедь будет – ого, выдержать бы.
– Мил человек, – хрипло проблеял словник. – Э… мил человек…
Возница оглянулся и, увидев хищников, готовящихся напасть, вопреки ожиданиям словника, не вспрыгнул обратно на козлы, под защиту хоть и старого, но мага. Чернобородый детина вынул что-то из-под соломы на возу и потопал прямо навстречу зверям, выбираясь на твердую землю.
Не успел словник охнуть, как вожак бросился на мужика, одним мощным прыжком преодолев разделявшее их расстояние. И тотчас упал, забился в грязи, хрипя. А в руке возницы блеснул короткий меч. Но не костяной, что носят обычно маги и те, кто с магами близок, а стальной.
Словник сжался, не зная, кого теперь стоит больше опасаться – зверя или человека. Волк-то загрызет, верно, но от голода или страха. А мятежники, что со стальными лезвиями в мире господ-магов ходят, тех сколько ни корми – все норовят в горло вцепиться. Такого хищника не насытишь, покуда целые княжества кровью не захлебнутся. И этакий человек в Черну въезжает, башенных возит?!
В другой руке у возчика оказался короткий нож. И тоже не из кости.
Волки замерли. Не зная, что делать. Вожак их, скуля, еще ползал в грязи. Но скоро затих. И остальные хищники, рыча, попятились, а потом и вовсе развернулись и потрусили в лес.
А возница как ни в чем не бывало вернулся к возу, снова налег, толкая, уперся руками. Длинные рукава его тулупа сдвинулись. Немного совсем, да только увидел словник то, от чего сперва бросило его в жар, а после в ледяной холод.
Руки возчика были иссечены шрамами, сплетавшимися в причудливую сеть. Точно там, где гонит в руки силу хороший крепкий манус.
– Верно, – пробормотал Болюсь. – Не высший ты. Манус, значит. И как ты, мил человек, попал из манусов в мятежники?
– Был манусом, – прорычал, внезапно обернувшись, возница. – И если б ко времени поторопился князь Владислав придумать свою травку, что топи глаз выбивает, и ныне ходил бы в манусах. А теперь мужик я. Хуже мертворожденного.
– Хуже ли? Вон как с ножиками из проклятого металла управляешься, – с отчаянной смелостью заметил словник, надеясь, что в случае чего успеет потянуть за свою петлю и остановить даже разъяренного возчика. – Где это ты научился?
– В лесном городе, – буркнул бородач, удивляясь собственной откровенности. – Уж не заворожил ли ты меня, дед?
Болюсь кивнул, смиренно улыбаясь, и как ни в чем не бывало продолжил:
– А много ли вас таких в лесном-то городе?
– Много. – Видно было, как возница, напрягая силы, борется со словничьим заклятьем, да разве удержишь язык за зубами, когда его словник петелькой тянет?
– А кто главный у вас? Кто царь-то лесной?
Возчик коротко кивнул на лежащую в грязи шкуру волка.
– Сам подбери, – не понял его движения старик. – Не стану я, княжеский словник, по грязи мертвечину таскать.
– Птицы склюют, – бросил устало возчик.
– Так где ваш господин лесной? Кто? – не отставал словник.
Возчик наконец заставил телегу сдвинуться. Лошадки с трудом, но пошли вперед. Возница вскочил на козлы.
– Умер. Убил его по ранней осени, говорят, то ли сам Владислав Радомирович, то ли его закраец. Упал вожак, и стая разбрелась.
– А ежели позовет кто? Скажем, волк посильнее? – вкрадчиво продолжил словник, когда повозка, выбравшись на твердую почву, покатилась дальше.
– На Чернского волка намекаешь, дедушка? – усмехнулся возница, поняв, что без толку сражаться с чарами. – Лесные братья ведь не овцы. Не дадут себя резать молча. Многие из них из-под герба Чернского сразу на Страстную стену пойдут. То воры, дедушка, разбойники, душегубцы…
– Говорили мне, что душегубцы эти очень за родную Черну радеют. Вот и ты сам давеча говорил. А если черный день придет родную землю защищать, неужто не встанут на защиту? Да неуж защитников удела своего князь не помилует?
– Слишком широк за Чернским волком кровавый след. Не пойдут к нему под герб лесные, хоть золотом осыпь.
Словник умолк, задумался. Открылась шкатулочка, вызнал он, что хотел. Да только что теперь с этим делать, не знал вовсе. Сказать ли князю или смолчать? А вдруг сам в голову глянет и в мыслях прочтет? Да и до Черны еще ехать – удержать бы голову на плечах рядом с молодчиком, у которого за поясом стальной нож, а на возу железка поболе.
– Не горюнься, дед, – буркнул бывший манус. – Резать тебя я не стану, да и сталью пытать тоже. Хочешь – сказывай князю, хочешь – смолчи. Да только даже если станет Владислав искать в лесу братьев, едва ли отыщет. Самого лесного города больше нет… Всего-то и осталось, что умение вот этот ножик да короткий меч закрайский – бородач поиграл блеснувшим на бледном весеннем солнце лезвием – в руках держать. Больше-то руки эти уж давно ни на что не способны.
Отчего-то слова бородача нисколько не успокоили старого словника. Он заерзал на возу, оглядывая, ища пути к спасению. И когда возчик придвинулся к
