Глава 47
Какова была лебедушка белая, красота колдовская, как голову кружила Тадеушу. Много ли времени прошло, а уж и не осталось и следа от красоты да юности.
Баба. Страшная, отечная, словно вымоченное яблоко. Вот какова стала бяломястовна Эльжбета.
Глядела на нее Надзея день ото дня и думала: силен ты, Чернец, поганить то, к чему рука твоя проклятая коснется. Скольких сгубил, а сам все живешь, властвуешь.
Надзея поднесла к губам княгини склянку с настоем, что приготовила лекарка. Эльжбета скривилась, но выпила, отерла губки белым платочком. Вспотела она в душегрее, раскраснелась, и дух от ее располневшего тела шел тошнотворный, тяжелый, так что Надзея незаметно отвернулась, чтоб отдышаться.
«Да в конце концов, – подумала она про себя. – Разве для того я нанималась, чтоб дуру эту рыхлую на гулянье по саду одевать? Пусть Ханна с ней возится».
– Ханна!
Лекарка явилась тотчас. Бесшумная, кроткая, как овца на выгоне, да какая-то бледная, хоть мордою по стенам черти. Руки трясутся, глаза в половину лица – напуганные.
– Что это с тобой, словница Ханна? Никак небову тварь увидала, – съязвила Надзея.
– Собака меня напугала, – ответила Ханна спокойно. Уж и руки не трясутся, и подбородок задран в небо. Гордячка.
– Вот уж нежна ты, матушка, всякой брехливой суки бояться, – усмехнулась Эльжбета.
– Да сука-то брехает, да не укусит, – не меняя спокойного, безмятежного тона ответила Ханна. Только глаза сверкнули. – А вот кобелей я, княгиня, и правда боюсь.
– То-то вокруг тебя кобели так и вьются, – тяжко дыша, зашипела на нее Эльжбета. – Верно, на страх идут. А ну, помоги мне подняться, душегрейку поправь.
Ханна подняла княгиню с постели, принялась хлопотать вокруг нее.
Кругла стала княгиня. В двери пройдет ли. Того гляди родить ей, вот и бесится, злится. Сама знает, что нужна она Чернцу, пока дитя носит, а как родит – кто знает, что может приключиться.
– Что вам всем в этом саду проклятом? – не унималась Эльжбета. – Только что и выгнал цветочки по холоду супруг, да что мне с тех цветочков. Выставился, силу показал. Скука смертная.
– Не зови, матушка Эльжбета, Безносую. Скоро срок тебе, некстати такую гостью на порог звать, – спокойно попросила Ханна.
Надзея усмехнулась, когда княгиня схватила лекарку за черный платок и дернула к себе, поставив лицом к лицу:
– Не тебе мне о сроке напоминать, паскуда. Подстилка княжеская. И так ты мне хуже сторожа. Нагляделась я за зиму на ваши глупые рожи.
Эльжбета выпустила платок Ханны, отвернулась, спрятала лицо в ладони.
– Тошно от вас, вороны проклятые. Тоска.
– Так, может, уж на базар скоморохи приехали, – предложила Надзея. – Или сказитель какой. А может, словник шатер свой притащил, мы бы и позвали…
– Да хоть бы и ветра лысого, лишь бы не с вами, падальщицами, в одном дому, – скривилась Эльжбета.
– Вот и славно, – раздалось из дверей. Княгиня Агата вошла, и показалось на мгновение Надзее, что будто бы выше стала она ростом, крепче статью. Словно кто вдохнул жизнь в поблекшую за зиму старую княгиню. Да какую старую – моложе Владислава Чернского была матушка Эльжбеты.
– Что ж ты славного углядела? – капризно бросила матери княгиня.
– Певца я для твоего развлечения привела. Да сказителя. На кухне кормят. Как нагуляешься, станем песни слушать.
Глава 48
– Старые это песни, мил человек. Я не я, да кобыла не моя. Не ездил, говоришь, со мной в Бялое?
Владислав потянул еще раз за колдовскую петлю, проверил, крепко ли сидит на мысленном его заклятье, как на крючке, бородатый гость.
– И не видел, как разбойнички твои меня и Игора моего едва не зарезали?
– Не ездил, княже. Не… видел.
Говорил возчик медленно, тягуче, словно в полусне.
– Не могли они… тебя резать.
– А кого? – Владислав медленно потянул мысленную ниточку. Выскочили, словно бусинки, капельки воспоминаний. Вот и косматый закраец, которого Игор убил, вот и разбойнички с железными ножами, играют, забавятся, готовятся на дело идти. Услышал, как сквозь воду: «Так кто поедет куме пособить?»
– Конрада-книжника, – вяло пробормотал возчик.
– Этак ты на милость мою ответил, Славко? – шепнул Влад, задумавшись о своем, но околдованный возчик принял это за вопрос и забубнил:
