какой-нибудь «денежный мешок» из нефтяных заправил ткнет пальцем в заповедном центре: «Хочу тут и вот так!» – и все, никакой генплан ему не указ, а тем более законы архитектуры… Шальные деньги последние мозги вышибают из «властей». Только бы не спился… На даче все сам строит, этим и держится, чувствуя себя там хозяином, а дома лишний раз из комнаты не выйдет, чтобы ребятам не мешать… в нашей-то теснотище. Только его деликатность никто не ценит. И писать совсем перестал. Мольберт давно в стенном шкафу пылится.
– Чем ты поможешь? Ему бы работу по душе найти, да кому мы теперь нужны, когда полно молодых неустроенных? К тому же сейчас все на компьютере делается, а он не владеет этими новыми заморочками. Найди ему какие-нибудь компьютерные курсы для художников. Друзья-то его как-то устраиваются, пусть помогут. Не портреты же рисовать на Арбате в таком возрасте или особняки проектировать для «новых русских» с их «вкусами» и запросами? Нет, это не для него…
– Да, тут еще мне отец по секрету сообщил, что меня разыскивает какой-то мужик. Говорит, сорок лет уже ищет. Телефон оставил. Отец ему допрос учинил с пристрастием: кто да что, как телефон узнал? А зачем я буду ему звонить? Что скажу? Да и вряд ли вспомню его через столько лет.
– Позвони-позвони. Интересно же. Хоть немного развеешься. Ты помнишь духи нашей юности «Быть может…»? Вот и его вспомнишь… если, конечно, захочешь, – подзадорила ее Ира.
Они поболтали еще немного, пожаловались друг другу на своих мужей, посетовали на неслухов-сыновей, перемыли косточки невесткам и общим друзьям, посудачили о тряпках и, насытившись общением, с облегченной душой отправились по домам.
Лиза позвонила. Оказалось, что с отцом разговаривал ее бывший одноклассник, который когда-то бывал в доме ее родителей, а теперь решил созвать народ отметить сорокалетие окончания школы, которое случилось два года назад. Неужели это тот мальчишка, ее первая любовь? Они учились вместе с первого класса, а в восьмом их внезапно накрыло какое-то неведомое им чувство и понесло, будто снежной лавиной.
Весна 1961 года. Дурманящий запах проклюнувшейся листвы, прозрачный пьянящий воздух и птичий гомон в окрестностях Красной Пресни с ее брусчатой мостовой и улочками-переулочками в старых неказистых домишках, над которыми нависала громадина высотки; с тремя узкими деревянными четырехэтажками бордового цвета, пиками торчавшими у Площади 1905 года, на них в майские праздники полоскались на ветру огромные транспаранты «Мир. Труд. Май»; с загадочным Ваганьковским кладбищем, куда молодежь ходила поклониться Сергею Есенину; с известным своей шпаной и танцульками Краснопресненским парком; с уютным кинотеатром «Баррикады» и, конечно, с зеленым островком разноголосого, любимого с детства зоопарка – все это открывалось заново юным неискушенным душам и будоражило их.
А еще был планетарий, где в полумраке зала они зачарованно смотрели на такие волнующе близкие звезды, надеясь разглядеть летящий в космосе маленький искусственный спутник Земли. После уроков они подолгу гуляли по Москве: спускались от площади Восстания, минуя посольские особнячки, к Пушкинской и дальше по улице Горького к Красной площади, а потом уходили в Замоскворечье, еще не покореженное бездумной реконструкцией… И говорили-говорили, и никак не могли расстаться.
После восьмого класса Лизе пришлось перевестись в вечернюю школу и пойти работать. Клянчить у родителей карманные деньги становилось неловко. Он пошел в девятый класс. Как-то вечером, гуляя по улице Горького, они подошли к Маяковке, где у памятника поэту кучковался не избалованный такими зрелищами народ: свои стихи, которые отваживался публиковать только журнал «Юность», да и то выборочно, читали Андрей Вознесенский и его поэтический соперник Евгений Евтушенко. Но их обоих затмевала шикарная Белла – и немыслимой красотой, и заграничными нарядами, и проникновенным голосом, и необычными виршами.
Мнения у них разделились: Лиза была в восторге от услышанного, а ее кавалер мало что понял. Так на почве новой поэзии они и поссорились. И неожиданно расстались, тая обиду друг на друга. Однако ей все же казалось, что это понарошку: вот выглянет он из-за угла ее дома – и они бросятся навстречу друг другу, как раньше. Но время шло, он не приходил. У Лизы между тем появилось много новых знакомых, и не каких-то там школяров…
Она уже училась в институте, когда однажды около нее, поджидавшей на остановке трамвай, с визгом затормозил мотоцикл, окутав ее облаком пыли. Лиза приготовилась достойно отбрить нахала, как вдруг из-под шлема на нее глянули смеющиеся глаза. Такие знакомые, такие родные! И в то же мгновение все вернулось, вспыхнув так, что они потеряли головы. Лиза-то была еще не замужем, а вот он…
Вскоре после одиннадцатого класса его призвали в армию. В хмельном угаре прощания со свободой он и не заметил, как его крепко прибрали к рукам. Узнав, что скоро станет отцом, он без лишних слов женился: любовь-нелюбовь, а дети не должны страдать. Из армии его уже поджидали жена с сыном. И вот теперь, после нечаянной встречи, они с Лизой, ослепленные страстью повзрослевшей первой любви, уже не могли совладать с доводами разума. И все же чувство долга перед ребенком оказалось у него сильнее любви.
Они опять расставались с Лизой. Навсегда. Будто резали по живому… Оправившись от потрясения, Лиза приказала себе немедленно выкинуть его из головы.
Они договорились встретиться на прежнем месте – рядом с метро «Улица 1905 года». Лиза, убедившись в том, что надеть, как всегда, нечего, ринулась по магазинам. Барахла теперь было повсюду много, но именно барахла. Она купила белые брюки и подобрала дома к ним «верх» из обнаруженных в шкафу нарядов. Повесила на свою роскошную грудь привычный килограмм серебра, взбодрила модную прическу с обманчивым мелированием и, набросав слегка черты лица, отправилась на встречу, благоухая ароматом «Givenchy». Не бог весть какое свидание, чтобы лезть из кожи вон, наряжаясь.
