Право Черной Розы

расстояние. Разъяренный пьяница сплюнул в сердцах, заявил, что пусть Лотти жрет эту тощую немочь, раз уж ей захотелось человечины, и ушел. Даже не подумал позвать кого-то из дрессировщиков и попытаться спасти ребенка.

А тигрица и человеческая девочка подружились. Малышка пряталась в клетке при любой опасности и спала там по ночам, свернувшись калачиком у мягкого пушистого бока Лотти. Гладила свою звериную приемную маму, чесала за ушком и жаловалась на свои горести и беды. А та вылизывала своего приемыша большим шершавым языком и оставляла хорошие кусочки мяса. Зверя кормили намного лучше, чем приблудного чужого ребенка. Девочка забирала эти мясные ломтики, жарила на прутиках у костра, когда никто не видел, и съедала. Потому, наверное, и выжила вопреки всему.

Прошло несколько лет. Малышка подросла. Неожиданно для всех она оказалась очень симпатичной, гибкой, с хорошей пластикой и чувствам ритма. И ей пришлось, как и всем прочим циркачам, зарабатывать деньги. Ее выпускали в самом начале, чтобы разогреть публику перед основным представлением. Немного поплясать с бубном, сесть на шпагат, изогнуться так, как мало кто может… Да и вместе с Лотти ее выводили. Народ в ужасе ахал, когда отчаянный человечек засовывал черноволосую кудрявую голову в раскрытую пасть огромной тигрицы. К их ногам охотно бросали монеты, и хотя деньги забирали взрослые, но теперь было на что купить ребенку хоть какую-то одежду.

Ребенок рос, а тигрица дряхлела. Наступил момент, когда Лотти слегла от старости или от болезни, не знаю… и не смогла выступать перед публикой, демонстрируя трюки. Кормить ее стало бессмысленно, ведь крупный хищник ест много мяса, а оно стоит денег.

Однажды малышку услали по какому-то поручению, а когда она вернулась… Не было больше ее Лотти. Осталась лишь оранжевая в черную полоску шкура с головой и хвостом. Ее собирались выделать и использовать как ковер.

Девочка упала в обморок, увидев то, что осталось от ее приемной звериной мамы… А когда пришла в себя, дождалась ночи, собрала свои немудреные пожитки и сбежала из цирка. Так и закончилась эта невеселая сказка о дружбе умной доброй тигрицы Лотти и человеческой девочки.

Договорив, я замолчала. В горле стоял ком, а глаза затуманила пелена. Я не сразу поняла, что это слезы. Вроде уже отгоревала, оплакала, отпустила и попрощалась с Лотти, сохранив память о ней в потаенном уголке сердца как самое дорогое, что было в моей жизни. Единственная мать, какая у меня была… Хвостатая, зубастая, с усами и когтями, с густой, жесткой, оранжевой шерстью, расчерченной черными полосками.

Я спрятала лицо в ладонях и какое-то время сидела так, сгорбившись. Барс перестал мурлыкать, но позы не менял, лежа все так же на боку, и лишь нервно подрагивающий хвост выдавал его эмоции.

Глубоко вздохнув, успокаиваясь, я отняла руки от лица, вытерла мокрые щеки рукавом халата и поднялась на ноги. Ирбис смотрел на меня снизу вверх, но попытки встать не предпринимал.

— Прости, котик, — криво улыбнулась я. — Я пойду спать. Плохо себя чувствую, знобит. Да и устала, время уже позднее. Хочешь остаться здесь? Я застелю половину кровати покрывалом, чтобы шерсть не попала на постельное белье.

Барс мягко перекатился и встал на лапы, взглянув на меня исподлобья хмуро и недовольно.

— Оставайся, котик, — попросила я, глядя в его глаза. — Хочу вспомнить, как это… Когда ты спишь под охраной сильного опасного зверя, который, несмотря на это, может тебя защитить. Ты ведь меня не дашь в обиду? Твоей человеческой половинке я очень не нравлюсь, злится на меня. Давай хотя бы с тобой будем дружить?

Ответа я, разумеется, не дождалась, поэтому пошла к кровати, на всякий случай прикрыла половину ее поверх одеяла плотным покрывалом, которое Лисси совсем недавно свернула и оставила на пуфике. Не оглядываясь на своего ночного гостя, скинула халат, нырнула под одеяло на своей части постели и смежила веки. А когда матрас прогнулся под весом крупного тела, чуть улыбнулась, перевернулась на бок и лишь тогда открыла глаза.

— Знаешь, котик, — проговорила, уставившись на усатую пятнистую морду, которая улеглась на вторую подушку поверх покрывала, — можно пережить любую проблему, если есть мягкий плед, горячий чай и теплый кот.

Раскосые глаза моргнули, и зверь смешно фыркнул мне в лицо, а потом неожиданно лизнул в нос. У меня вырвался смешок, и я почесала барса за ушком. Он же, судя по всему, принял как факт, что я ненормальная, и перестал смотреть на меня шокированно.

— Спокойно ночи, котик.

Уже в полудреме я почувствовала, что матрас подо мной заволновался, словно по нему крутится кто-то большой и тяжелый, а потом моя рука нащупала мягкую шерсть, и я переползла ближе, обнимая горячий мощный бок. Заснула я окончательно под густое умиротворяющее мурлыканье.

Ночью в какой-то момент потревожило ощущение чьего-то пристального взгляда, но я, не открывая глаз, пошарила, пытаясь найти свою отодвинувшуюся пушистую грелку. «Грелка» вздохнула, матрас снова дрогнул, и моя рука уткнулась в пушистый мех.

— Котя… — пробормотала я во сне, придвигаясь ближе.

Утром я проснулась в одиночестве. О ночном госте напоминали лишь основательно примятое покрывало на застланной половине кровати и немного белых шерстинок, прилипших к ткани.