Долгие гудки и ее голос:
— Нина?
Мать Роберта звала ее на свой лад, Ниной.
— Алло? Нина?
— Нет, — угрюмо откликнулась Нэнси, — Нэнси.
— Что случилось?
— Ничего, — ответила Нэнси, — Роберт уехал в командировку.
— Бобка? Это впервые так? И ты заскучала.
— Да. Я хотела вас спросить, как звали того певца с пластинки, вы слушали бесконечно.
— Я много чего слушаю.
— Он пел по-русски. Такой голос. Не знаю. Джимми. Он пел: «Джимми». Все остальное по-русски. Вы сейчас курите?
— Что? Да.
— И пьете кофе.
— Но не прямо сейчас. Его звали Вертинский.
— Как? Отправьте мне эсэмэс.
Длинное имя на осветившемся экране. Нэнси казалось, оно пахнет сигаретным дымом. Нэнси старательно забила имя в поисковик (на виртуальной русской клавиатуре).
Русские сайты не открывались, ссылки не работали. К счастью, нашелся эмигрантский сайт с его песнями. Нэнси включила одну, другую. Мужской голос то ли бормотал, то ли пел. Нэнси устала вслушиваться. Непонятные русские слова. Нэнси смотрела на отсвет лампы — она зашторила окна и включила боковой свет.
Выключила голос и вновь позвонила матери Роберта.
— Дорогая? — весело сказала та. — Я уже пью кофе.
— О чем он поет? Ну, в этой песне.
— О том, что Джимми хочет быть пиратом. Джимми — мальчик, ребенок, он работает прислугой на мирном пароходе, его бьет повар и все кому не лень.
— Он уехал в Россию.
— Бобка? Ничего страшного. Не переживай, скоро вернется.
— Нельзя вернуться из места, которого нет.
— Что ты несешь? Нэнси!
Нэнси отключила телефон.
Нэнси послонялась по квартире, открыла холодильник, вынула коробку молока, налила стакан и долго на него смотрела. Решительно собралась, надела плащ, закрытые туфли, захватила с собой зонт Роберта, это был зонт-трость, Нэнси нравилось идти и на него опираться.
На улице был ясный солнечный вечер. Нэнси расстегнула плащ и шла тихо, все ей казалось диким вокруг: люди, пролетающие по дороге машины, желтый осенний лист (хотя все деревья были по-летнему зелеными).
Она вдруг остановилась посреди тротуара, как будто забыла, куда идет, зачем. Прохожая женщина обратилась к ней участливо:
— Что-то случилось?
— Я думаю, — ответила Нэнси сердито.
Женщина извинилась. Нэнси стукнула зонтом о тротуар, развернулась и пошла к дому. В квартире она поставила зонт в стойку и погладила его черную изогнутую ручку.
Выпила не успевшее нагреться молоко и включила компьютер. Никаких новостей о России. Ссылки на русские ресурсы по-прежнему не работали.
На сайте британского университета Нэнси нашла громадную базу данных с русскими фотографиями, начиная с семидесятых годов XIX века; последняя была датирована 5 августа 2016 года.
На фотографии обычное шоссе с потоком машин. Сумрачный день (или утро, или вечер), светящиеся фары, собака сидит на обочине, насторожив уши, не собака, черный силуэт. Ничего особенного. Ничего особенно русского.
Нэнси разглядывала снимки, иногда ей казалось, что она видит это русское только на черно-белых снимках. Старые деревни, новостройки, старые люди, молодые, поля, животные, мальчишки в кепках, солдаты с папиросками, пассажиры с отрешенными лицами в вагоне метро. Нэнси казалось, что она находит русское, видит; но как это русское определить?
Она посмотрела на черный неподвижный экран айфона и коснулась его. Он мгновенно зазвонил, точно откликнулся на прикосновение. Нэнси
