отхватил хороший ломоть. И съел. Налил в кружку кипяток, насыпал растворимый кофе, долго размешивал.
Раскаленная лава.
Отставил кофе, вынул часы. Они показывали двадцать тридцать пять. Настенные — двадцать тридцать. Настенные всегда шли точно.
Ремешок хотя и потертый, но крепкий. Простые часы, даже без секундной стрелки.
Митя выдвинул заводную головку, чтобы поставить время точно, и увидел на белом табурете тень. Тень уплотнилась, обрела черты и запах. Все тот же черный запах. Щуплый мужчина потрогал золотую щетину на худом, темном лице. И спросил Митю:
— Что?
— Что? — переспросил Митя шепотом.
— У вас часы в руках, головка выдвинута, я здесь. На какое время передвигаем часы?
— В смысле? Я только хотел. Назад. На пять минут. — Митя неуверенно указал на белый циферблат на стене. — Чтобы точно. Я бы и сам. Повернул.
— Милостивый государь. Или как там у вас сейчас принято? Товарищ?
— Как хотите.
— Милостивый государь, сами вы время не повернете, на это есть я.
— Хорошо.
— Пять минут?
— Ну я…
Митя таращился на давешнего прохожего, впарившего ему старые часы за полтинник, а теперь вдруг, прямо из воздуха, из полумрака соткавшегося. Как в романе.
Одет он был в потертые джинсы, в растоптанные кроссовки на босу ногу, в темный, с обтрепанными обшлагами пиджачок, из-под которого белела молочным светом футболка, кажется чистая.
— Объясняю. Мы буквально вернемся назад на пять минут. А можем и на пять лет. Как прикажете. Буквальным образом.
— То есть если на пять лет, то мне станет одиннадцать?
— Очевидно. Если вам сейчас шестнадцать, то минус пять будет одиннадцать. Насколько я понимаю в арифметике.
Митя услышал твердые, быстрые шаги. Мать входила на кухню.
Зажгла свет. Замерла, увидев вдруг незнакомца.
Мужчина поднялся с табурета.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — ответила ему мать.
— Мам, — Митя встал и улыбнулся. Улыбка была его щитом. Он прятал за ней растерянность, неловкость, слабость. Страх. Иногда торжество. — Мам. Это наш сосед. Он. Я его попросил зайти. Он.
— Федор Иванович, — сказал мужчина и слегка поклонился.
— Федор Иванович обещал мне помочь с математикой.
— В темноте?
— Я как раз собирался включить свет.
— Прекрасно. И, видимо, достать учебник. Не могли бы вы говорить чуть тише, у меня занятие.
— Конечно.
— Порой мешает даже шорох.
— Я знаю.
— Спасибо.
Мать посмотрела холодно на Митю.
Митя улыбался.
В ярком электрическом свете незнакомец постарел. Свет углубил морщины, глаза запали и смотрели, как из древних пещер.
— Устал я, — произнес незнакомец ослабевшим голосом. — Решайте, пожалуйста, насколько отодвигаем время. Пять минут вас устроит? Или уже десять? Не тяните, молодой человек, будьте добры, мне тяжело здесь.
— Я понял. Сейчас. Секунду. Важный вопрос: буду ли я помнить то, что было? Вот те пять минут, которые мы исключим, вы исключите, я их буду помнить?
— Нет.
— Ясно. Понятно. Я так и думал. Тогда вот что. Не будем отодвигать. Вы уж извините…
