— Давайте. Начистоту.
— Я давно с шестнадцатилетними не общалась. Не знаю, может, вы все сейчас такие. Как бы это. Вы очень шустрый. С таким напором. И речь. Будто вам лет сорок. И вы уже лекции читаете, профессор.
Митя рассмеялся.
— А еще? Что бы вы обо мне рассказали своей лучшей подруге?
— У меня нет лучшей подруги.
— И никогда не было?
— В школе была. Но я бы не стала. Никому. Я не люблю рассказывать.
— Почему?
— Просто не люблю рассказывать. Я устаю. Я с вами устала уже. Не с вами, а говорить, устаю говорить.
— Что делать, вы за этим пришли — говорить. Привыкайте. Научитесь находить в этом удовольствие. Мы к этому придем. Внешность мою попробуйте описать.
— Ну. Высокий. Глаза серые.
Митя рассмеялся.
— Пушкина напоминает, «Дубровского». Кто угодно подойдет под это описание. То есть очень многие.
А Свидригайлова можете описать? Чисто внешне. Какой у него голос?
— Не знаю.
— Низкий? Высокий? Чистый? С хрипотцой? А внешность? Помните?
— Нет.
— Ну придумайте ему внешность. Давайте. Высокий?
— Наверное…
— Выше Раскольникова?
— Наверное…
— Как одет?
— Не знаю. Я не знаю, что они тогда носили.
— В темное?
— Не знаю.
— Я вам прочту. Раскольников его наблюдает. Его глазами.
И Митя прочел про лицо-маску, про алые губы и белокурые волосы, про слишком голубые глаза и тяжелый взгляд. Про моложавое не по летам лицо. Про огромный перстень и легкую одежду. Легкую, светлую, летнюю.
— Взгляд тяжелый, а одежда легкая, — сказал Митя. — Лицо моложавое, а лет много.
— Интересно, — сказала Валя, — куда вы пойдете после школы, литературу преподавать? В актеры? В психотерапевты?
— В летчики, — весело ответил Митя. — А вы кем мечтали стать, когда в школе учились?
— Угадайте. Вы же умный.
— Если угадаю, прочитаете Свидригайлова?
— А если не угадаете, прекратите с ним приставать?
— Идет.
— Договорились, — сказала она. И добавила:
— Я играю по-честному
— Я не сомневаюсь.
Митя посмотрел на нее. Он хотел сдвинуть брови, сделаться серьезным, даже мрачным, хотел посмотреть таким же тяжелым взглядом, каким смотрел бы Свидригайлов. Но не выходило. Рот не слушался и расплывался в улыбке. И брови не хотели сходиться.
— Почему вы смеетесь?
— Вы хотели быть продавцом мороженого.
— Ошибочка.
— А кем? Серьезно.
— Вы же не серьезно в летчики хотите?
— Да я понятия не имею, чего я хочу. Честно.
— Я тоже. Вы способный, и язык подвешен, найдете. А я вообще не знала. Я этого вашего Свидригайлова вообще не читала. Я вообще — никто.
