– Нет, ну конечно, приглашу не я лично, – рассмеялась она, видя ошарашенные взгляды и застывшие вилки, – не бойтесь. Адам пригласит, – погладила она мою руку. – А я буду просто рада вас там видеть.
– Спасибо, доченька, – поклонился доселе глухой дед, пока все остальные тупили взгляды. – С большим удовольствием проводим в путь.
Совсем растрогавшись, Зоя чмокнула его в морщинистую щеку и встала, подобрав платье. Распрощавшись с гостями, мы нырнули в залитую солнцем улицу, прошлись по Китай-городу и свернули на Чистые пруды. Там Зоя внезапно устала, и мы долго сидели на лавочке, ели мороженое, смотрели на лебедей и прохожих и гадали, кто в кого влюблен. Когда начало темнеть, мы вернулись домой на трамваях с пятью пересадками, так как к этому виду транспорта Зоя с детства неровно дышала, и забрались на крышу, чтобы посмотреть на звезды. То ли мои чувства в тот день обострились, то ли краски неба были действительно намного более насыщенными, чем раньше. Звезды танцевали на фоне глубокой синевы, как светлячки, складывались в узоры и расплывались, мигали и падали с огненными шлейфами. В тот вечер я впервые за долгие месяцы не боялся заснуть. Я не боялся потерять Зою, потому что теперь она была вписана в меня, в каждую мою клетку. Она была частью меня, она была мной. Я закрыл глаза, вдыхая ее тонкий запах и чувствуя ее мягкое тепло. Счастье заполняло меня, как вино чашу. Я никого больше ни в чем не винил, я не роптал и не печалился. Я был счастлив. Мы были счастливы. И так настала ночь.
Зоя больше не проснулась.
Я очень надеялся на то, что такой подъем поможет мне держаться, как принято говорить. Поможет стойко справляться со всеми испытаниями с твердой верой в то, что скоро мы снова встретимся. Но, к сожалению, реальность выглядела куда более прозаично. Я никак не мог отделаться от ощущения, что вся чернота мира сконцентрировалась над моей головой и вливается в меня будто через воронку.
К счастью, шок заморозил кровь и помог мне организовать похороны без суеты и паники и сделать для мамы вид, что я и так был готов к этому дню и потому держусь огурцом. С одной стороны, это была правда. Естественно, я был к нему готов. Зоя не попала в автокатастрофу и не стала жертвой теракта. В ее смерти не было ничего неожиданного. Но, с другой стороны, готовность находилась исключительно в мозгах и не потрудилась обложить подушками безопасности сердце.
На отпевание пришло какое-то огромное количество людей, что меня удивило, так как в последние месяцы Зоя практически ни с кем, кроме меня, не общалась. Но, видимо, ее друзья нашли в себе достаточно мудрости, чтобы за это не обижаться. Было и немало детей из ее театрального кружка, и их присутствие почему-то радовало меня больше всего остального. Если понятие радости вообще применимо при подобных обстоятельствах. Пришли и певцы с глухим дедом, которых Зоя лично пригласила после свадьбы. На лицах молодых мужчин было глубокое трагичное недоумение, но старик, наоборот, как-то странно кивал головой, словно и не ожидал ничего иного.
Уверив сто раз рыдающую маму в том, что со мной все в порядке, я заперся в квартире и три дня пролежал на кровати, только изредка выволакивая себя в туалет. Там я с отвращением пил воду из-под крана, не в силах противостоять программе самосохранения своего тела, и по стенке снова возвращался в спальню. Меня бросало то в дрожь, то в жар, и за бесконечными кошмарами в полудреме, накатывающими на меня волнами, я полностью потерял чувство времени.
Очнулся я от оглушительного грохота. Вывалившись из кровати, я еле поднялся и дошел до двери. В коридоре перед зияющей дырой стояли сосед и мама с громадной кастрюлей.
– Вы выбили мою дверь? – просипел я иссохшими губами.
Незваные гости смотрели на меня с плохо скрываемым ужасом.
– Спасибо вам, – обратилась мама к соседу. – Мы тут сами теперь разберемся.
В душе? соседа рвение помочь явно боролось с ленью. Победила лень, и он удалился, скорбно вздохнув.
– Вы выбили мою дверь? – повторил я.
– Я тебе куриный бульон сварила, – приподняла мама кастрюлю.
– Я не ем мясо, – сказал я.
– С каких это пор? – обиделась мама.
– С сегодняшнего дня.
Мама молча прошла на кухню и принялась разогревать бульон. Я попытался сопротивляться, но сил на это не было никаких. Так я принужденно начал возвращаться в царство живых. Однако я долго еще находился в открытом плавании по океану между миров, как корабль с порванными парусами, бесцельно гонимый ветром. И, вероятно, именно это состояние сделало меня столь чутким к нитям, переплетающим людей, как паутина, и связывающим их, хотят они того или нет. В тот летний вечер я встрепенулся, как от звона колокольчика, к которому была прикреплена нить, ведущая к Барону.
Не задаваясь лишними вопросами и не затрудняя себя догадками, я быстро обулся и поехал на Котельническую.
Как и в прошлый раз, перед входом сидела стая ворон. Только если тогда их было просто подозрительно много, то теперь не оставалось никаких сомнений в том, что я имел дело с каким-то аномальным явлением. Вся площадка была покрыта плотным антрацитным ковром, который неспокойно бурлил, вторя закручивающимся вокруг шпиля тучам. По моему позвоночнику пробежал мороз, и меня затрясло мелкой дрожью. В надежде на хоть какое-нибудь человеческое присутствие я поднял глаза на высотку, но тот свет, который горел в немногочисленных окнах, был слишком тускл и слишком далек, чтобы
