очередей, и нырнул с чистой совестью за Бароном.
Помимо еще более усилившегося запаха, сводящего с ума слюнные железы, меня поразил всесторонний блеск. Отполированные до исступления светлые плитки на полу ловили блики ламп, а в главном зале перед нами белая люстра спускалась перевернутым фонтаном с потолка, залитого светом, как гладкая поверхность озера. Как будто этого не было достаточно, обильная лепнина вокруг этого озера подсвечивалась тем апельсиновым светом, который я уже видел в фонарях с внешней стороны кафе, а на колоннах в зале горело еще по неназойливой лампе.
– Я… не могу туда зайти, – проговорил я пересохшим ртом.
– Это почему еще? – сморщил лоб Барон.
– Я…
– Только не говори, что ты не так одет, – угрожающе склонился он ко мне.
Я сглотнул. Именно таковыми были мои мысли. Никогда в жизни я не чувствовал себя столь не вписывающимся в интерьер.
– Боже мой, как нам изгнать из тебя эту бабкость? – тяжело вздохнул Барон и покачал головой. – Иди выбери пока десерт, а я организую нам стол не на проходе.
Я послушно прошел в зал по правую сторону входного холла и встал метрах в двух от пестрых прилавков со всякими кондитерскими изысками. Глаза мои забегали. От взрывающихся жирным кремом эклеров к воздушным красно-розовым птифурам. От многослойных тортиков, украшенных сочными ягодами, к целым сооружениям из разноцветного бисквита. От переливающихся перламутром макарон к шарам, сплетенным из шоколадных нитей. Незаметно для самого себя, я прилип к холодному стеклу чуть ли не носом и издал тихий стон. Осознание того, что я не в состоянии вместить в себя и сотую часть содержимого прилавка, доставляла мне нешуточные мучения.
– Выбрал? – услышал я голос Барона над ухом.
– Вот это вот что такое? – просипел я, сглотнув слюну, и ткнул пальцем на загадочный шар.
– Bien sur, le Mont-Blanc! – заулыбалась пышная продавщица за прилавком, как будто только и ждавшая от меня хоть малейшего знака. – Notre classique. Toujours un tres bon choix![4]
Сладости так вскружили мне голову, что я не сразу понял, на каком языке вообще со мной говорят, и тупо уставился на миловидную продавщицу круглыми глазами.
– Бери, в общем, если не боишься преждевременного диабета, – перевел Барон.
– Не боюсь, – отозвался я глухо, так и не сводя глаз с неизменно улыбающейся продавщицы.
– Alors, Mademoiselle, – обратился к ней Барон поверх моей головы. – Deux chocolats chauds, un Mont-Blanc pour mon ami et quelque chose carre ou rectangulaire pour moi[5].
– Carre ou rectangulaire? – в явном недоумении переспросила продавщица.
– Oui, – не стал пояснять Барон. – Vous passez notre ordre a un garcon, d’accord?[6]
Продавщица автоматически кивнула с застывшей улыбкой, и Барон увел меня в главный зал, практически отлепив за шиворот от прилавка.
– Что вы сказали ей? Почему она удивилась? – спросил я.
– Я полагал, что твой французский безупречен, – ухмыльнулся Барон.
– Иногда, – криво улыбнулся я в ответ.
– Но не при виде сладостей, – констатировал он.
– Да, не при виде сладостей, – согласился я.
– Какой же ты все-таки еще ребенок, – не без нежности покачал головой Барон.
Просторный зал был битком набит людьми, среди которых поспешно шныряли официанты, при этом не создавая напряженной атмосферы. Ровные и незаметные, как вечно трудящиеся муравьи, они приносили и уносили вкусноту без видимых страданий на лице от того, что не могут все это съесть сами, и лихо увиливали с полными подносами от двигающихся стульев и широко жестикулирующих дам. Один из них стоял около столика в углу, под сводом с колоннами, и явно ждал нас, как ухоженное пугало, прогоняющее настырных посетителей от желанного местечка.
Мы опустились на симпатичные старомодные стулья, обитые упругой коричневой кожей, Барон сказал что-то (что я снова не понял) официанту, и тот удалился. Вокруг нас стоял гул сливающихся голосов. По ходу разговора мужчины и женщины расслабленно ели свои вкусности, и по полному отсутствию суматохи было сразу понятно, что такое баловство для них обычное дело. Меня начало подташнивать. «Вообще-то было бы умнее сперва съесть что-нибудь существенное, а не набрасываться с голоду на сладости», – неожиданно разумно подумал я. Но для разумности в «Анжелине» места явно не было. Все тут, от люстры до расписных стен и кожаных стульев, сочилось сладким декадансом.
– Тебе кажется это чрезмерным? – угадал Барон мои мысли.
– Нет, – торопливо покачал я головой. – Просто… Я никогда не был в таких местах.
– Еще бы, – фыркнул Барон. – Для того чтобы побывать в таких местах, надо уехать куда подальше из Москвы. Хотя знаешь, и там в ближайшем будущем подобные заведения будут расти как грибы. Заведения, претендующие на шикарность и обещающие красивую жизнь хоть на часик-другой. Скоро
