уже…
– Откуда вы знаете? – засомневался я.
В те далекие, изможденные вечными пустыми прилавками года представить себе такое общедоступным для обычных москвичей было совершенно невозможно. Незаметно возникший официант с серебряным подносом аккуратно опустил на наш круглый столик белые чайнички, чашки и блюдца с пирожными. Фарфор приятно побрякивал по мраморному покрытию.
– Merci, – еле заметно кивнул Барон, и официант растворился, как призрак.
Мой взгляд прилепило к шоколадному шару, как муху, и я невольно громко сглотнул слюну.
– Чего ты ждешь? Приступай! – снисходительно улыбнулся Барон.
И я приступил. Слегка дрожащими пальцами я налил неожиданно густую жидкость из чайничка в чашку, поднес ее к губам и почувствовал легкое головокружение от одного запаха, насыщенного чистым наслаждением без примесей. Шоколад залился горячим шелком в мой рот, проложил жгучую нить по горлу и попал прямо в сердце, мигом согрев его. На пару мгновений я закрыл глаза, пытаясь прочувствовать эту теплую сладость до кончиков пальцев, впитать ее в каждую клетку. Не могло на этой планете существовать что-то настолько божественное. Не могло.
Я открыл глаза, с тяжелой душой отставил чашку, взял изящную ложечку и медленно вонзил ее в свой Мон-Блан. Если по коричневой поверхности не совсем было понятно, почему шар решили назвать белой горой, то теперь тайна была раскрыта. Густые взбитые сливки клубились внутри пирожного влажным снегом и всем своим видом показывали, что были готовы немедленно растаять во рту. Я опустил большой кусок холодного Мон-Блана на мой раскаленный язык. Зубы слегка сжались от перепада температуры, но это не помешало моему блаженству. Снежный ком похрустел, расплавился и лавиной спустился в желудок. За ним отправился второй, а потом третий и четвертый. Краем глаза я видел, что Барон наблюдал за мной, то и дело отхлебывая шоколад из чашки, но боялся поднять на него взгляд, чтобы не быть затянутым в разговор, потому что оторваться от своего сладкого чревоугодия я никак не мог. Я ел сахар и запивал его сахаром, и ничего более прекрасного представить себе не мог.
Пока меня наконец не затошнило. Резко и настойчиво. Я подавил рык и поплотнее сжал губы. Внезапно мне вспомнился несчастный Тим Талер, продавший дьяволу смех за деньги и первым делом на голодный желудок поглотивший шикарный торт, которым его потом благополучно вырвало. Я быстро схватился за стакан с водой и выпил его залпом, твердо намеренный не пойти тем же путем.
– Все хорошо? – поинтересовался Барон.
Я прислушался к своему желудку, который до поры до времени успокоился.
– Все отлично, – улыбнулся я.
– Я вижу, что ты научился безудержно наслаждаться тем, что преподносит жизнь. Без лишних мыслей и угрызений совести. Это очень хорошо, – приподнял он свою чашку, словно чокаясь со мной.
Я отклонился на спинку стула и сложил ладони на теплом животе, набитом сокровищами, как сундук. Живот булькнул и подбросил голове мысль.
– Как вы могли быть столь уверены в том, что я не забуду вас и ваши наставления за все эти годы? – спросил я. Оказывается, мужество росло на горячем шоколаде как на дрожжах. – Семь лет – это все-таки длинный срок. Очень даже.
– А я и не был никогда уверен, – пожал Барон плечами. – Я следил за тобой. Не спрашивай как, я все равно не отвечу. И, если бы я заметил какие-то отклонения, я напомнил бы о себе. Но ты оказался на редкость стойким и упертым. Я этого не ожидал, и в этом тебе однозначно надо отдать должное.
– Значит, ваше отсутствие было практически наказанием за мою последовательность, – расстроился я. – Это нечестно!
–
Я задумался.
– А откуда вы знаете, чем наполнена моя жизнь? – спросил я. – Изнутри. Я понимаю, что вы можете отследить мои поступки, но откуда вы знаете, что у меня на душе? Вы же не экстрасенс.
Стоило мне выговорить последние слова, как я сразу усомнился в их достоверности.
– Actions speak louder than words[7], – ответил Барон с, естественно, британским акцентом.
– Мне кажется, мои поступки были довольно хаотичными. Поначалу я еще задумывался о них, а потом просто стал жить по заданному течению.
– И это прекрасно! – хлопнул Барон в ладони и наклонился ко мне. – Шиншиллы не думают слишком много, они делают! Помнишь?
– Помню, – ответил я недовольно. – Но, честно говоря, мне кажется, я уже превзошел уровень шиншиллы.
– Потому что ты пишешь стихи? – указал Барон на четко вырисовывавшийся блокнот в кармане моих джинсов.
Я стыдливо схватился за него, как будто пытаясь скрыть, и покраснел. Сразу же мне стало так обидно, что щеки загорелись еще сильнее.
– Да ладно тебе, – махнул рукой Барон и снова отклонился назад. – Нет тут ничего позорного. Есть нечто другое. Но поговорим об этом позже… Я скажу тебе вот что, Адам. Ты меня слушаешь?
– Да, – буркнул я в стол.
