длиннющими ресницами. После этого директор запустил в дом и остальных полуголых девушек, но велел заранее прыгнуть в бассейн, а потом на танцполе махать мокрыми волосами, обдавая разгорячившихся гостей брызгами. Помню также, что я посоветовал ледяной красавице на диване укрыться одеялом, после чего она хватко вцепилась мне в шею и прижалась своими холодными губами к моим. С перепугу я дал ей легкую пощечину, которая ее, впрочем, ни капли не смутила, оторвал от себя ее сильные пальцы и смешался со скачущей толпой.
Надо сказать, что я постоянно пытался отыскать глазами Барона, но, как только мне казалось, что я наконец заприметил его белую гриву, меня уже вовлекали в следующий бестолковый, но завораживающий разговор или совали в руку очередной бокал, и меня несло дальше по течению. Директор, между прочим, оказался прав. Многочисленные девушки и правда тянулись ко мне и прилипали как банные листы. Разумеется, я не могу сказать, что мне это было неприятно. Такое внимание льстило, и я с большой готовностью забывал, что такими же хищными и манящими глазами они смотрели и на дряхлых стариков. Жесты их были слишком театральными, взгляды слишком отрепетированными, а смех над шутками собеседника слишком громким. Но вся их искусственность, как внешняя, так и внутренняя, вписывалась в эту обстановку более чем гармонично, и я заметил, что начинаю играть по их правилам, подстраиваться под их манеры, но почему-то не тормозил себя. Я раздавал пошлые комплименты направо и налево, фотографировал их с выпяченными губами и грудями на фоне известных картин и игнорировал тошноту, поднимающуюся все выше по горлу.
Только когда одна из них показала «Молочнице» язык, видимо, для пущей привлекательности кадра, мне словно прыснули холодной водой в лицо. Я даже уронил телефон красотки, отчего она издала истошный крик и на секунду показала себя такой, какой была. Яростной, жесткой и пустой. Но телефон упал всего лишь на мягкий ковер, и она вновь моментально нацепила маску обаяния и защекотала длинными когтями мою шею. Меня же внезапно захлестнуло такой мощной волной тоски по только что напрочь забытой Тане, что я весь передернулся и отшатнулся прочь. Промямлив какое-то извинение, я сделал назад пару шагов, а затем затерялся в толпе.
Внезапно в нос мне ударил резкий запах кислоты и пота, который я до этого не замечал. Я задержал дыхание и стал стремительно пробираться к коридору, то и дело цепляясь глазами за мокрые от пота рубашки, черные пятна подтекшей туши на щеках и большие влажные губы, прикладывающиеся к бокалам. Тошнота подкрадывалась уже к самому языку, и я даже приложил ладонь ко рту, но тут, к счастью, вырвался из толкучки в более-менее пустой коридор, пробежал до середины и глубоко вдохнул.
Несмотря на то что проход в главный зал был открыт, здесь было значительно тише. Я упер кулаки в бока и повесил голову, чтобы немного передохнуть. Перед моими глазами раскинулась большая шахматная доска черно-белого пола, и я отметил, что одна моя нога стоит на белом, а другая – на черном квадрате. Что-то в этой симметрии напрягло, и я тряхнул головой и сдвинулся с места. Недалеко от меня в углублении рядом с дверью целовалась какая-то парочка. Перед тем как брезгливо отвернуться, я отметил только красное платье женщины и блестящую лысину мужчины, но этой лысины хватило, чтобы узнать по ней загорелого верзилу, который говорил со мной в начале вечера.
Стараясь не издать ни звука, чтобы избежать неловкой ситуации, я на цыпочках поднялся по обитой фиолетовым ковром лестнице на второй этаж. За аркой с тяжелыми бархатными занавесками передо мной раскинулся очередной коридор со множеством дверей, что придавало ему несколько отельный вид. Ряд окон выходил на задний сад, окруженный лесом, но на улице было так темно, что деревья угадывались только по верхнему контуру, черневшему на фоне залитого лунным светом неба. Сам коридор был освещен довольно скудно, отчего меня сразу потянуло в сон. Смешавшийся с кровью алкоголь навертывал бешеные круги в голове и изрядно бил по вестибулярному аппарату. Неуклюже шатнувшись, я уперся рукой в стену и скользнул взглядом по маячащим по коридору людям. Их было не так много, но в данный момент мне не хотелось видеть вообще никого, так что я с досадой скривил губы. Я уже вознамерился спуститься обратно вниз, но тут мой взгляд зацепился за знакомое до боли лицо.
Стоящий в нескольких метрах поодаль Барон смотрел на меня столь каменным взглядом, что даже непоколебимые в своей туповатой легкости девушки переглядывались в некоем замешательстве. Барон ничего не сказал, не сделал никакого жеста и даже бровью не повел, но сомнений в том, что мне надо подойти, у меня не осталось. Поймав равновесие, я аккуратно и напряженно прошел к нему, как к прокурору. Высокие девушки лучезарно заулыбались и одновременно закинули длинные прямые пряди волос за изящные плечи. Я бросил обеим по короткой улыбке и боязливо взглянул на Барона.
– Что это у тебя на запястье? – процедил он еле слышно, по-прежнему не двигаясь.
– Запястье? – похолодел я, напрочь забыв, где находится эта часть тела.
Алкоголь бушевал в мозгах все сильнее.
– Запястье, – покрутил Барон перед моим носом запястьем. – Не зли меня, Адам. Что это?
Я опустил взгляд на свою руку и наконец слегка протрезвел.
– Часы, – ответил я с обреченной интонацией ребенка, знающего, что сейчас получит по шее.
Барон грозно засопел. Девушки отодвинулись сантиметров на тридцать.
– Но они стоят! – вспомнил я и дернул руку вверх. – Стоят! Это просто… Так…
– Выпендреж? – спросил Барон, и цвет его побагровевшего лица тут же стал приходить в норму.
– Да, выпендреж! – с радостью согласился я. – Хотите я сниму их и выкину из окна?
– Адам, какой же ты глупый, – закатил глаза Барон. – Мы не выбрасываем деньги из окна. Это нецелесообразно.
– Нет, нецелесообразно, – кивнул я.
