– Жди меня у входа!
Затем резко встала, поклонилась еще раз залу и убежала со сцены. На ватных ногах и с дурацкой улыбкой я прошел в фойе, а вернее – просто дал течению людей вынести меня, и сел на бархатное сиденье, радуясь тому, что не надо толкаться в очереди к гардеробу. Сердце мое так рвалось из груди, что я никак не мог больше удержать поводья и отпустил его на волю. Я словно полностью выпал из своей реальной жизни и оправдывал все же присутствующее волнение тем, что находился в сказке, из которой рано или поздно можно было вернуться, не оставив никаких следов.
Зоя вышла довольно быстро. Я даже немного расстроился, потому что ждать ее оказалось неимоверно приятно. Желтое платье разлеталось волнами от каждого ее энергичного шага и ударялось о тяжелые края коричневого пальто, как о скалы. Я с трепетом встал. Она остановилась в метре от меня и посмотрела серьезно. Тревога всколыхнулась у меня в животе. Но тут она все-таки улыбнулась.
– Ты пришел, – повторила она.
Я кивнул и внутренне засуетился. Вся моя привычная самоуверенность и даже наглость в общении с девушками напрочь пропала, и я сам себя не узнавал. Внезапно я понял, что у меня не было никакого плана. Я просто объявился в театре, не продумав дальнейшие действия, что было, конечно, большой оплошностью. Но Зоя как будто и не ожидала приглашения в ресторан или на вечеринку. Кивнув в сторону выхода, через который уходили последние зрители, она затянула пальто потуже и сказала непринужденно:
– Ну что, пойдем погуляем?
И мы пошли гулять. Я не буду описывать тот вечер и ту ночь, в которые мы обошли пол-Москвы, то и дело заходя в кафе, пахнущие шоколадом, и тусклые бары с джазовой музыкой. Потому что со стороны разговоры, взгляды и прикосновения двух влюбляющихся друг в друга людей в лучшем случае кажутся всего лишь милой банальностью, в то время как для них самих мир переворачивается вверх дном. А именно так и было. Наши миры перевернулись вверх дном и слились в один. И даже моя циничность и моя мнительность не могли помешать этой силе. Мне казалось, что я дышу глубже, вижу резче, слышу тоньше. И… О, боже, как она была прекрасна… Даже сейчас я не могу спокойно вспоминать ее, такую светлую и легкую, буквально летящую по Тверской. Мне не кажется, что я был ослеплен тогда бушующими гормонами и видел что-либо через так называемые розовые очки. Нет. Тогда я видел правду. И если потом она затмилась, то это было из-за пелены, что время стелет на наши чувства, которые иначе, вероятно, сгорели бы от длительного созерцания невозможной красоты.
Но тогда я видел ее. Невозможную красоту. И был готов отдать за нее все. Все. Абсолютно все. Я был готов работать хоть слесарем, хоть шахтером, лишь бы видеть ее снова и снова. Хоть коротко, хоть на минуту в день. В ту ночь я впервые с детства почувствовал полное бесстрашие. Мне казалось, что даже смерти я сейчас не испугался бы. Да какой смерти! Не испугался бы даже гнева Барона. Я не знал, когда увижу его снова. Рано или поздно. Но меня распирало желание броситься к нему и объяснить, что он что-то упустил. Упустил что-то безмерно важное.
Эти мысли ближе к рассвету прервали красные губы Зои, которые она без предупреждения прижала к моим. Мимо нас проезжали ночные такси, плавающие, как хозяева-акулы по своему рифу, тускнеющие фонари предвещали восход солнца, пьяная молодежь громогласно перекрикивалась и хохотала, а мы стояли и растворялись в гармонии.
С тех пор мы были вместе. По-настоящему вместе. Так, как я не был вместе еще ни с кем. Тяга друг к другу не ослабевала по мере узнавания наших недостатков, а только возрастала. Зоя быстро стала мне самым близким другом, но было все же что-то весьма существенное в моей жизни, о чем я не смел ей рассказать. Я никак не мог решиться и признаться в существовании Барона. Я даже толком не понимал почему. Она точно не осудила бы меня. Я был уверен, что история эта ее удивила бы, но не отпугнула. У меня вообще сложилось ощущение, что Зою скорее удивляли обыденность и соответствие клише, а фантастические сюжеты и совпадения она воспринимала, как что-то совершенно нормальное. И тем не менее я хранил этот секрет как зеницу ока. Наверное, отчасти потому, что его роль в моей жизни стремительно и значительно ослабла и не казалась мне теперь решающей. Также я полностью забыл про свой главный наркотик, состоящий в постоянном перемещении по земному шару. Мне не хотелось больше никуда бежать в поисках дома, потому что теперь моим домом была она.
Не скажу, что все было безоблачно. Все-таки характер свой переделать сложно, и это требует времени. Иногда я боялся, что Зое надоест терпеть мои заскоки и она уйдет. Но она почему-то никогда не обижалась долго и прощала все, словно это было само собой разумеющимся.
Это будет звучать банально, но я был счастлив. В тот год, проведенный с Зоей, я был цел, и я был счастлив. Разумеется, я боялся потерять это счастье, как любой человек, узнавший, что такое любовь. Иногда я просыпался ночью, лежал с открытыми, мечущимися глазами и представлял себе, что с ней может что-то случиться. И тем не менее я был совершенно не готов к удару, когда он действительно произошел.
В тот солнечный зимний день мы встретились в кафе, в котором никогда раньше не были. Я, помню, даже слегка удивился такому ее выбору, но, как Зоя потом объяснила, она не хотела навсегда испортить атмосферу наших любимых мест тяжкими воспоминаниями.
Когда я зашел, Зоя уже сидела за одним из столиков у окна и круглыми невидящими глазами смотрела в чашку чая, которую обхватила обеими руками. Она была бледная, но в принципе она была бледна всегда, и теперь, вероятно, уже мое воображение дорисовывало драматические нюансы. Я невольно улыбнулся, так, как улыбался каждый раз, когда видел ее впервые даже после незначительной разлуки. Расстегивая пальто, я направился к ней сквозь пряный кофейный воздух. На столиках из белого дерева стояли букеты голубых и васильковых гортензий, которые всегда напоминали мне Амстердам, так что восхищение перемешивалось с колким стыдом. Но Зоя на их фоне смотрелась прекрасно, и я замер на секунду, чтобы полюбоваться, перед тем как
