Камал и Джулия видятся теперь каждый день. У них вошло в привычку встречаться в библиотеке в обеденное время. Часто они ходят гулять на море. Джулию очень интересует этот человек, так непохожий на тех, кого она знала прежде. В его повадках, его манерах нет ничего от сицилийцев, и, возможно, именно это ее в нем и привлекает. Мужчины из ее семьи властны, многословны, раздражительны и упрямы. Камал совершенно другой.
У нее никогда нет уверенности, что она снова увидит его. Каждый день в полдень, входя в читальный зал, она ищет его глазами. Иногда она его находит. Но бывают дни, когда он не приходит. И эта дивная неопределенность лишь разжигает любопытство Джулии. Где-то в животе у нее что-то трепещет, от этого она просыпается ночью, – странное, чудесное ощущение. Она снова и снова перечитывает стихи Павезе – единственное лекарство от ломки, которую она уже испытывает в разлуке с ним.
Все произошло однажды в полдень, когда они гуляли. Джулия повела его дальше, чем обычно, на пляж, куда не заглядывают туристы. Ей захотелось показать ему это место, куда она иногда приходит почитать. Эту пещеру никто не знает, говорит она; во всяком случае, ей нравится так думать.
В этот час бухта совершенно пустынна. В пещере тихо, влажно и темно, здесь чувствуешь себя в безопасности. Не говоря ни слова, Джулия раздевается. Летнее платье соскальзывает к ее ногам. Камал стоит неподвижно, застыв, словно перед цветком, который боишься сорвать, чтобы не повредить его лепестков. Джулия протягивает ему руку, в ее движении кроется нечто большее, чем желание ободрить его: это приглашение к действию. Он медленно разматывает чалму, вынимает гребенку из спрятанных под ней волос. Те рассыпаются, словно моток шерсти, доходя ему до пояса. Джулию бьет озноб. Она никогда не видела мужчину с такими длинными волосами – здесь такие бывают только у женщин. Однако в Камале нет ничего от женщины. Он кажется невероятно мужественным со своими черными как смоль волосами. Он целует ее, нежно, едва касаясь губами: так целуют ноги у идола.
Джулия не знала ничего подобного. Камал ласкает ее, словно молится, с закрытыми глазами, как будто от этого зависит его жизнь. Руки у него огрубели от ночной работы, но тело мягкое, нежное, будто огромная кисть, одно прикосновение которой вызывает дрожь.
Они долго не могут расплести объятия. Женщины в мастерской любят посмеяться над мужчинами, которые сразу засыпают после этого, но Камал не из таких. Он прижимает Джулию к себе, словно сокровище, с которым не может расстаться. Она могла бы часами лежать вот так, прижавшись к его нежной коже своим пылающим телом – светлое на темном.
Теперь они встречаются там, в пещере, у моря. Камал работает ночами в своем кооперативе, Джулия днем в мастерской, так что они могут видеться только в обеденное время. Они любят друг друга в полдень, и поэтому в их свиданиях есть привкус запретности. Вся Сицилия в это время трудится, суетится в офисах, банках или на рынках. Они – нет. Эти часы принадлежат им, и они пользуются, наслаждаются ими сполна, пересчитывая родинки, рассматривая шрамики друг у друга на коже, смакуя каждый сантиметр любимого тела. Любить днем – это совсем не то же, что любить ночью: обнаженное тело при свете дня выглядит более дерзко, более откровенно.
Джулия находит, что их встречи напоминают па тарантеллы. В детстве во время летних праздников она любила смотреть, как танцоры сходятся, касаются друг друга, снова расходятся… Так и их взаимоотношения с Камалом подчиняются рабочему ритму: она занята днем, он – ночью. Досадное несовпадение, но такое романтичное.
Камал – человек-загадка. Джулия ничего не знает о нем, вернее, знает очень мало. Он никогда не говорит о своей прежней жизни, той, которую он оставил, приехав сюда. Иногда, когда он смотрит на море, взгляд его теряется где-то вдали. И тогда снова появляется вуаль печали, окутывая его с ног до головы. Для Джулии вода – это жизнь, постоянно обновляющийся источник удовольствия, одна из форм чувственности. Она любит плавать, ощущать, как вода скользит по телу. Как-то она попыталась заманить в море и его, но он отказался купаться. Море – это кладбище, сказал он ей, и Джулия не стала его расспрашивать. Она ничего не знает о том, что пришлось ему пережить, что отняла у него вода. Может быть, настанет день, когда он сам все расскажет. А может, и нет.
Когда они вместе, то не говорят ни о будущем, ни о прошлом. Джулии ничего от него не надо, ничего, кроме этих украденных у солнечного дня часов. Значение имеет только настоящий момент, этот миг, когда их тела сплетаются воедино, соединяются, как два элемента одного пазла, идеально совпадая друг с другом.
О себе Камал никогда не говорит, но о своей стране рассказывает охотно. Джулия могла бы слушать его часами. Он – словно раскрытая книга о таком дивно чужом для нее крае. Она закрывает глаза и словно отправляется в путешествие на корабле, где, кроме нее, нет ни одного пассажира. Камал рассказывает о горах Кашмира, о берегах реки Джелам, об озере Дал и о его плавучих отелях, о красной листве на деревьях осенью, о пышных садах, о бескрайних полях тюльпанов у подножия Гималаев. Джулия просит его рассказывать еще и еще, она хочет узнать как можно больше. «Рассказывай, – говорит она, – рассказывай дальше». Камал говорит о своей религии, о своих верованиях, о рахате – своде правил поведения сикха, запрещающем им стричь волосы и бороду, а также пить, курить, есть мясо, играть в азартные игры. Он говорит о своем боге, который проповедует честную, чистую жизнь, едином боге, боге-создателе – не христианском, не индуистском, не принадлежащем никакой конфессии, просто единственном, и все. Сикхи думают, что любая религия может привести человека к нему, и поэтому все они достойны уважения. Джулии нравится эта вера – без первородного греха, без рая, без ада, которые, как считает Камал, существуют только в этом мире. И Джулия думает, что он прав.
Сикхи, поясняет Камал, считают, что женщины наделены такой же душой, как и мужчины. Поэтому к обоим полам у сикхов одинаковое отношение. Женщины могут читать в храме божественные гимны, совершать любые обряды, например крещение. Их следует уважать, почитать за ту роль, которую они играют в семье и обществе. Чужую жену сикх должен воспринимать как сестру или как мать, чужую дочь – как собственную. Показательным знаком этого
